Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов

карцер. Их ведь не напугаешь, сюда попадают уже самые отъявленные, закаленные преступники, что уголовные, что политические. Авторитет у этого Стояна среди них немалый, да и сам он с каждым годом все больше на Ленина походит. Того и гляди, организует какой-нибудь бунт в остроге, а нам это без надобности.

– На Ленина, говорите, похож? – усмехнулся подполковник Прогнаевский.

– Можете в этом сами убедиться, – нахмурившись, произнес Розенберг и остановился напротив двери, на которой было навешано два замка. – Вот в этой камере находится Стоян.

– На всех остальных дверях висит по одному замку. Неужели так опасаетесь Стояна?

– Опасаться, конечно, не опасаемся, но вот бдительность никогда не помешает. Кто знает, чего он там может надумать. Открывай! – повернулся начальник тюрьмы к надзирателю, стоявшему у дверей камеры.

– Слушаюсь, ваше высокоблагородие! – громко отозвался солдат; отомкнул замки двумя длинными ключами, потянул на себя толстую кованую дверь. – Пожалте!

– Дверь мы закрывать не станем, а вы проходите, я буду у себя, – сказал начальник тюрьмы и, не дожидаясь ответа, зашагал в обратную сторону.

Подполковник Прогнаевский вошел в камеру. С асфальтового шероховатого некрашеного пола поднялся сутулый широкоплечий человек с угрюмыми колючими глазами и с тяжелыми цепями на запястьях и на ногах.

Камера небольшая, скорее напоминавшая склеп, – не более десяти шагов по диагонали; сумрачная, лучи света сюда не заглядывают. Оконце с матовыми стеклами начиналось на высоте человеческого роста и заканчивалось под тяжелым сводчатым потолком. С левой стороны камеры к стене крепилась железная кровать, которую откидывали в горизонтальное положение только перед самым сном. У входа возвышалась железная печь, отапливаемая из коридора. Стол отсутствовал, вместо него из стены торчала узкая неструганая доска. Клозет размещался в углу камеры, рядом с ним пристроились раковина с краном, из которого, действуя на нервы, капала ржавая вода. На стене, с правой стороны от входа, висел пожелтевший листок – некая инструкция для арестантов, как следует себя вести в Шлиссельбургской крепости, и красным карандашом были выделены нарушения, за которые последует наказание розгами или даже смертная казнь.

Строгие распоряжения должны были напомнить, что в каменном мешке находится не мертвец, а человек, способный двигаться, дышать, мыслить и даже пренебрегать тюремным распорядком, что само по себе казалось немыслимым.

Как бы в подтверждение этому навстречу подполковнику Прогнаевскому из полумрака шагнул человек в прохудившейся одежде.

Перед ним предстал обыкновенный человечишка: во внешности не отмечалось ничего выдающегося, и уж тем более он не походил на гранда уголовного мира. Подполковник Прогнаевский, досконально знакомый с личным делом заключенного, понимал, что впечатление это обманчивое: Варфоломей Стоян был наделен необыкновенными волевыми качествами, обладал неуемной энергией, умел подчинять себе людей и за свою сравнительно недолгую уголовную карьеру наворотил столько всего, что иным татям хватило бы на несколько воровских жизней.

После суда за кражу икон и драгоценностей из Казанского Богородицкого монастыря Варфоломея Стояна этапировали в Мариуполь, в хорошо охраняемую тюрьму, откуда он вскоре сбежал, сделав подкоп. Изменив внешность, Стоян вернулся в Казань, где на Арском кладбище откопал небольшую коробочку с бриллиантами, которую спрятал в одной из могил незадолго до своего ареста.

Отыскав бывшую любовницу, Прасковью Кучерову, к тому времени успевшую отсидеть короткий срок, Варфоломей Стоян вместе с ней раскатывал по городам России, наслаждаясь свободой. Играл в карты, занимался ограблениями, о которых лишь скупо упоминал. Некоторое время любовники жили на съемных квартирах в Москве, Санкт-Петербурге, где до них никому не было никакого дела. Они плавали на комфортабельных пароходах по Волге и по Дону в каютах первого класса; останавливались у знакомых в Ростове-на-Дону. Полиция неоднократно брала их след, но Варфоломей Стоян обладал невероятной интуицией и всякий раз умудрялся ускользнуть буквально за час до предполагаемого ареста. Через информаторов доходили сведения, что он намеревался ограбить собор Святого Петра в Ватикане и даже купил поддельные паспорта, чтобы пересечь границу.

И все-таки кощун попался…

Пропив и проиграв в карты все деньги, Стоян-Чайкин надумал ограбить в Ярославле ювелирную лавку, вот только не предполагал, что налет организовала сыскная полиция, поэтому угодил прямиком в расставленные сети. После суда Варфоломея Стояна препроводили в Шлиссельбургскую твердыню, где он ныне отбывал пожизненное заточение.

– Я подполковник Прогнаевский, – представился Михаил Васильевич, заключенный в ответ лишь слегка пошевелился, звякнув кандалами. Его было трудно чем-то удивить, ведь доводилось видеть и царских особ, что выпытывали, где он запрятал Явленную икону, и разного рода генералов, которые угрожали ему всеми возможными карами, так что до обычного жандармского подполковника ему не было особого дела. – Как к вам здесь относятся?

– Пожаловаться не могу, – глухо отвечал Варфоломей Стоян. – Не бьют, не калечат. Понимание имеют… Даже не ругают. Вчера вот на помывку ходил, кусок мыла хорошего дали… Свое тело так отскоблил, что прямо воспарить охота, – скривившись, добавил: – Вот только меня аж пять жандармов охраняли! Все думают, что я с острова куда-то подеваться могу. Но крыльев у меня нет. Не выросли! Даже на прогулку меня в последнюю очередь выводят.

– Может, вы чего-то желаете? Попробую вам посодействовать. Не обещаю, конечно, здесь свое начальство имеется… Но постараюсь исполнить. Думаю, что ко мне прислушаются.

Арестант шевельнул плечами, и цепи вновь отыграли скорбную мелодию.

– А чего тут можно пожелать? Жив, оно и ладно, а сколько мне еще отмерено, так это одному Богу известно. Вы, наверное, все об иконе хлопочете, правду хотите узнать?

– Хотелось бы. Если вы скажете правду, многое дня вас могу сделать, – пообещал подполковник

– Мне бы хотелось встретиться с Женечкой, дочкой моей приемной. Очень хочу ее увидеть, скучаю я по ней, столько лет прошло. Она уже взрослая совсем. Может, замуж уже вышла… Узнаю ли?

– И с какой надобностью? Вы ее укорить хотите, что на суде против вас свидетельствовала? Даже сказала, что вы икону Спасителя большим ножом порубили да в печь побросали.

– Простил я давно ее за это, – глухо отозвался Стоян. – Дите она была неразумное, чего с нее возьмешь. Сама не понимала, что говорит.

– А с матерью ее, кажется, вы до последнего дня были вместе… Может, и с ее бабушкой хотели бы увидеться, с Еленой Шиллинг? Она к вам хорошо относилась, – призадумавшись, Прогнаевский добавил: – Думаю, что в моих силах организовать такую встречу.

– Видеть их не хочу, – проскрежетал зубами узник. – Только одно существо меня любило на этом свете, доченька моя приемная, Женя. Бывало, дашь ей какую-нибудь конфетку, так она так радовалась! А мне оттого еще больше радости… Сможете поспособствовать, ваше высокоблагородие? А за содействие расскажу все, как было.

– Хорошо, попробую что-нибудь сделать для вас, – произнес подполковник Прогнаевский.

– Только уж вы не тяните с моей просьбой. Кто