Прах к праху - Элизабет Джордж

— Подпись членов клуба на счете. Счета хранятся шесть месяцев. Швейцару и нужно-то было, что просмотреть пачку за прошлую неделю и — вот он, в среду ночью, со спутницей женского пола. И даже без этих счетов они, я думаю, без труда запомнили бы Пэттена.

— Почему?

— По словам крупье, Пэттен почти каждый месяц оставляет за игорным столом одну-две тысячи фунтов. Поэтому его все знают.

— Он сказал, что в среду ночью выигрывал.

— Это так, крупье подтвердил. Но обычно он проигрывает. И пьет прилично. Носит с собой фляжку. В игровых комнатах пить нельзя, как мне сказали, но крупье было велено закрыть на это глаза.

— Кто были другие большие шишки за столом в ту ночь? — спросила Хейверс.

Нката сверился со своим блокнотом — темно-бордовым и очень маленьким, писал он в нем такого же цвета механическим карандашом, с помощью которого выводил изящные микроскопические буковки, не вязавшиеся с его крупной и долговязой фигурой. Нката назвал имена двух членов Палаты лордов, итальянского промышленника, известного королевского адвоката, предпринимателя, в сферу интересов которого входило все — от производства фильмов до торговли едой навынос, и компьютерного гения из Калифорнии, который находился в Лондоне на отдыхе и был более чем счастлив заплатить двести пятьдесят фунтов за временное членство и возможность сказать, что его обчистили в частном казино.

— В течение вечера Пэттен даже не прерывал игры, — сообщил Нката. — Он всего раз спустился вниз около часа ночи, чтобы посадить свою даму в такси, но даже тогда он лишь похлопал ее по заднице, передал заботам швейцара и вернулся к игре. Там и оставался.

— А Шепердс-Маркет? — спросил Линли. — Не отправился ли он туда развлечься?

Когда-то знаменитый район красных фонарей, Шепердс-Маркет находился на расстоянии пешей прогулки от Беркли-сквер и клуба «Шербур». Хотя в последние годы район пережил реконструкцию, до сих пор, бродя по лабиринту милых пешеходных улочек — мимо баров, цветочных лавочек и аптек, — можно было встретиться взглядом с одинокой прогуливающейся без дела женщиной и закончить день платным сексом.

— Мог, — ответил Нката. — Но швейцар сказал, что в ту ночь Пэттен приехал на своем «ягуаре», который подогнали к подъезду, когда он уходил. До Маркета он должен был бы дойти пешком. Там места для парковки не найти. Конечно, он мог поколесить по району, снять девицу и поехать с ней домой. Но это слишком сложно. — Оттягивая момент сообщения, Нката откинулся на стуле и снова потер свой шрам. — Благослови, Боже, колодку, — благоговейно произнес он. — И тех, кто ее ставит, и тех благословенных, кому ее ставят. В данном случае тех, кому ставят.

— Какое это имеет отношение к… — начала Хейверс.

— Автомобиль Флеминга, — сказал Линли. — Вы нашли «лотус».

Нката улыбнулся.

— А вы на лету схватываете. Скажу исключительно для вас: мне пора отмести мысль, что вы так быстро пробрались в детективы-инспекторы благодаря лишь своему красивому лицу.

— Где он?

— Где ему и следует быть, по словам сотрудников, которые постарались заблокировать его колесо. Стоит на двойной желтой полосе. На Керзон-стрит. Просто напрашивается на колодку.

— Черт, — простонала Хейверс. — В центре Мейфера. Она может быть где угодно.

— Никто не звонил с просьбой снять колодку? Никто не уплатил штраф?

Нката покачал головой:

— Автомобиль даже не был заперт, Ключи лежали на сиденье водителя. Она словно предлагала его угнать. — Он, видимо, обнаружил на галстуке пушинку, потому что нахмурился и щелкнул пальцами по шелку. — Если хотите знать мое мнение, есть одна кобылка, которая во что-то вляпалась, и зовут ее Габриэлла Пэттен.

— Она могла просто торопиться, — сказала Хей-верс.

— Но только не бросив вот так ключи. Это не спешка. Это заранее обдуманное намерение. Озаглавленное «Как лучше всего создать этим пустоголовым недотепам побольше трудностей».

— И нигде никаких ее следов? — спросил Линли.

— Я звонил и стучал во все двери от Хилл-стрит до Пиккадилли. Если она там, то залегла на дно, и все, кто что-нибудь знает, молчат как рыбы. Если хотите, можем установить наблюдение за автомобилем.

— Нет, — сказал Линли. — Сейчас она не собирается за ним возвращаться. Поэтому и оставила ключи. Изымите автомобиль.

— Слушаюсь. — Нката сделал в блокноте пометку размером не больше булавочной головки.

— Мейфер. — Хейверс извлекла из кармана брюк пакетик песочного печенья и надорвала его зубами. Взяла одно и передала пакетик по кругу. Задумчиво принялась жевать. — Она может быть где угодно. В отеле. В квартире. У кого-то в особняке. Теперь она уже знает, что он мертв. Почему она не объявится?

— Говорю, она рада такому повороту, — проговорил Нката, глядя на листок в своем блокноте. — Он получил то, чего она сама ему желала.

— Смерти? Но почему? Он хотел на ней жениться. Она хотела выйти за него.

— Наверняка и тебе случалось до такой степени разозлиться на человека, что хотелось убить его, хотя на самом деле не хотелось, — сказал Нката. — Скажешь в запале: «Да я тебя просто убью, чтоб ты сдох», и в этот момент так и думаешь. Только вот не ожидаешь, что явится какая-то злая фея и исполнит твое желание.

Хейверс потянула себя за мочку уха, словно обдумывая слова коллеги.

— В таком случае, на Собачьем острове живет целая группа злых фей. — Она рассказала им, что ей удалось узнать, подчеркнув антипатию Деррика Купера к своему зятю, непрочное алиби Джин Купер на означенную ночь… — Спала с половины десятого и никто из ее малышей подтвердить этого не может, сэр… — Сказала и об исчезновении Джимми после отмены плавания на яхте. — Его мать утверждает, что наутро он был на месте, лежал в своей постельке, как пай-мальчик, но за пятерку один тип сказал мне, что домой он не вернулся, и я поговорила с тремя сотрудниками из отделения на Манчестер-роуд, которые говорят, что по мальчишке с одиннадцати лет колония плачет.

Полицейские поведали ей, что Джимми был заядлым нарушителем спокойствия: рисовал на стенах в гребном клубе, разбил окна в старом здании транспортной компании Бревиса всего в четверти мили от участка, таскал сигареты и конфеты рядом с Кэнари-Ворф, колотил всех, кого считал любимчиками учителей, залезал на участки к новым яппи, чьи дома стоят вниз по реке, в четвертом классе проделал дыру в стене своей классной комнаты, по две-три недели отсутствовал на занятиях.

— В настоящее время такие проступки вряд ли отражают в ежедневной сводке правонарушений, — сухо заметил Линли.

— Верно. Я понимаю. Но в отношении Джимми меня заинтересовала еще одна вещь. — Перелистывая блокнот, она жевала очередное печенье. — Он устроил поджог, — сказала она с набитым ртом. — Когда ему было… черт… где это… Нашла. Когда ему было одиннадцать, наш Джимми развел огонь в мусорной корзине в начальной школе в Кьюббит-Тауне. Между прочим, в классе, во время большой перемены. Его застали, когда он сжигал какие-то научные тексты.