Синдром пустоты - Эдуард Сероусов

Он сделал паузу, затем продолжил:

– После консультаций с прокуратурой и учитывая все обстоятельства дела, было принято решение предъявить вам обвинение в превышении должностных полномочий и соучастии в распространении заведомо ложной информации. Но – и это важно – вы проходите по статье, которая предусматривает возможность условного срока. При условии дальнейшего сотрудничества со следствием, дачи показаний в суде и других смягчающих обстоятельствах.

Я не сразу осознал смысл его слов. Условный срок. Не тюрьма. Возможность начать жизнь заново.

– Это… неожиданно, – пробормотал я.

– Не стоит благодарностей, – сухо сказал Карпов. – Это не акт милосердия, а юридическое решение, основанное на оценке вашего вклада в расследование. К тому же, вы уже понесли существенное наказание – потеря карьеры, репутации, имущества. Но учтите – это не окончательное решение. Если в ходе дальнейшего расследования всплывут новые факты, обвинение может быть пересмотрено.

– Я понимаю, – кивнул я. – И я готов к любому повороту событий.

– Хорошо, – Карпов перевел взгляд на Веру. – Что касается вас, Вера Алексеевна, вам будет предоставлена государственная защита как ключевому свидетелю по делу. Также мы пересматриваем дело о смерти вашего брата. Есть основания полагать, что это не было самоубийством.

Вера вздрогнула, и я взял её за руку. Мы оба догадывались об этом, но услышать официальное подтверждение было все равно шоком.

– Вы думаете, его убили? – тихо спросила она.

– У нас есть косвенные доказательства, – осторожно ответил Карпов. – Экспертиза выявила несоответствия в первоначальном отчете о смерти. Мы допросили соседей, коллег вашего брата. Некоторые свидетельства указывают на то, что в день смерти Алексея в его квартире были посторонние. Мы продолжаем расследование.

Вера сжала мою руку так сильно, что стало больно. Я понимал ее чувства – смесь горя, гнева, желания справедливости. И я ощущал свою вину острее, чем когда-либо. Если Соколова действительно убили, я был частью механизма, который привел к этому. Я создал информационный фон, который сделал его смерть "логичной" и "ожидаемой".

– Мы найдем виновных, – твердо сказал Карпов, заметив нашу реакцию. – Кем бы они ни были. На каких бы постах ни находились.

После встречи мы с Верой долго шли по московским улицам, не разговаривая. Каждый из нас погрузился в свои мысли, переваривая новую информацию, пытаясь представить, что будет дальше.

– Знаешь, – наконец нарушила молчание Вера, – когда Алексей начал свое расследование, я боялась за него. Говорила, что он играет с огнем, что против таких, как Рогов, невозможно выиграть. А он всегда отвечал одной фразой: «Правда – как вода, она всегда найдет путь». Я думала, это наивность. Теперь понимаю, что это была вера. Вера в то, что справедливость возможна, даже если приходится заплатить за нее высокую цену.

Я молчал, не зная, что ответить. Мне было стыдно признаться, что именно я был тем, кто сделал эту цену такой высокой. Кто превратил стремление Соколова к правде в "наивность" в глазах общественности.

– Я никогда не смогу искупить то, что сделал, – наконец сказал я. – Никакой условный срок, никакие показания против Рогова не вернут Алексея. Не исправят того, что я разрушил его репутацию, его веру в себя, его жизнь.

Вера остановилась и повернулась ко мне:

– Знаешь, что бы сказал Алексей? Что важно не то, что ты сделал вчера, а то, что ты делаешь сегодня. Он верил в людей, в их способность меняться. Даже в таких, как ты.

– Думаешь, он простил бы меня? – горько усмехнулся я.

– Не знаю, – честно ответила она. – Но я знаю, что он бы ценил твою борьбу за правду. Даже если она началась с искупления вины.

Мы дошли до набережной Москвы-реки. День клонился к вечеру, и над городом разливался нежный закатный свет. Река была темной, но не враждебной – скорее задумчивой, несущей свои воды мимо берегов, мимо людей, мимо их драм и трагедий, радостей и надежд.

– Знаешь, в чем ирония? – я смотрел на воду, избегая взгляда Веры. – Вся моя прежняя жизнь была посвящена достижению успеха. Деньги, статус, власть – я думал, что это заполнит пустоту внутри. Ту самую пустоту, которую я ощущал еще в детстве, в нашем провинциальном городке, глядя на красивую жизнь по телевизору. Я получил всё, о чем мечтал, но пустота только росла. А теперь, когда я потерял всё это, когда стою на грани тюремного заключения, когда моё имя смешано с грязью… Я чувствую себя более живым, чем когда-либо.

Вера долго молчала, затем тихо сказала:

– Может быть, это и есть синдром пустоты – эта бесконечная погоня за тем, что никогда не сможет заполнить внутреннюю пустоту. Деньги, власть, наркотики, секс – всё это лишь временные заплатки на дыру в душе. А настоящее заполнение приходит через что-то другое – через правду, через подлинность, через связь с другими людьми.

Я посмотрел на нее – хрупкую женщину, пережившую столько боли и потерь, но сохранившую внутренний стержень и веру в справедливость.

– Ты мудрее меня, – улыбнулся я. – Всегда была.

– Не мудрее, – она покачала головой. – Просто у меня был брат, который научил меня видеть вещи такими, какие они есть. Не приукрашивать, не манипулировать, а просто видеть правду. И иметь смелость жить с этой правдой, какой бы неудобной она ни была.

Мы стояли на набережной, глядя на город, который никогда не останавливается, никогда не замирает, всегда движется вперед, как река. Город, который был свидетелем стольких историй – триумфов и падений, любви и предательства, рождений и смертей.

– Что теперь? – спросил я, не обращаясь ни к кому конкретно. – Что будет с нами после всего этого?

Вера не ответила сразу. Она смотрела на воду, на отражения огней в ней, на проплывающую мимо речную прогулочную лодку с туристами.

– Я не знаю, – наконец сказала она. – Никто не знает. Но мы можем попробовать… жить. День за днем. Делать то, что считаем правильным. Быть честными с собой и другими. Может быть, этого достаточно.

Я кивнул, чувствуя странное спокойствие. Она была права. Никто не знает, что будет завтра. Рогов мог найти способ избежать наказания. Я мог оказаться в тюрьме. «Меркурий Групп» мог возродиться под новым именем. Система могла поглотить нас, переварить и выплюнуть. Или мы могли победить – на этот раз, в этой битве.

Но что действительно имело значение, так это выбор, который мы делаем каждый день. Выбор между ложью и правдой, между манипуляцией и подлинностью, между пустотой и смыслом.

– Мы можем попробовать, – согласился я, беря Веру за руку.

Мы стояли так долго, глядя на реку, на город, на жизнь,