Твид и кровь - Дейзи Вэнити

они оставались наедине, Эдит видела дрожь, время от времени пробегавшую по его вечно напряженному лицу. Но теперь разгладилась складка на лбу, опустились вечно приподнятые в испуганном удивлении брови, и темные глаза потеряли блеск. Он правда был болен, и куда сильнее, чем Эдит могла себе представить.

В ее ботинки просочилась вода, и она перестала чувствовать пальцы ног. Падающий хлопьями снег таял на лице и задерживался в волосах. Они успели далеко уйти от школы и общежитий, но из-за снега было светло, и Эдит в деталях могла различить ячейки ржавой металлической сетки и отдельные ветви деревьев на подступах к Деринг-Вудсу.

Он вел ее не к проходу возле спортивного поля, где она пролезала с Хиро. Заставив ее свернуть к хозяйственному блоку, туда, где располагалась конура Монстра, он толкнул ее за складское помещение. Сразу за ним высилась сетка ограждения – более новая, еще даже сохранившая следы облупившейся зеленой краски.

Засмотревшись, она не заметила, как ускорила шаг, и впившаяся в шею веревка тут же напомнила о себе. Зажмурившись от боли, Эдит вскинула было руки, но вовремя опомнилась и крепко прижала их к карманам анорака.

В левом было что-то твердое, и Эдит не сразу осознала, что именно. Ключ от учительской.

– Руки! – напомнил мистер Морелл, и Эдит торопливо их опустила.

– Прости.

Она не нарушала темп, но веревка чуть сильнее сдавила шею. Ему явно нравилось, что тут главный он, только он. Сейчас он воплощал фантазию, которая не имела ничего общего с реальной жизнью. В этом сценарии у него были власть и сила, с которой считались. У Эдит не было реплик, кроме «мне жаль», «пожалуйста» и «не надо».

Когда они приблизились к ограждению, мистер Морелл, держа Эдит на безопасном расстоянии, кивнул ей, давая знак пролезать первой. Здесь сетка тоже отрывалась от земли, образовывая отверстие чуть меньше метра высотой. Опустившись на колени, Эдит проползла в дыру и, пока дядя протискивался следом, быстро вытащила из кармана ключ и зажала его продолговатую часть между пальцами.

Ей следовало бы ударить мистера Морелла по голове веткой или камнем, пока он был на земле, но ничего подходящего рядом не оказалось. К тому же Эдит была совсем не уверена, что она способна на такое. Она понимала, что он во всем виноват – убил Лиму и Монстра, подставил Хиро, а теперь собирался прикончить и ее. Но Эдит не хотелось тоже становиться убийцей…

Как, впрочем, и умирать.

Нападать на мистера Морелла у самого ограждения не было смысла – он оправится от удара прежде, чем она успеет пролезть обратно в дыру. Поэтому она затолкала пальцем ключ под манжету куртки и покорно дождалась, пока он со своей веревкой окажется рядом.

– Это ты подменил тогда расписание тренировок? – ровным голосом спросила она.

Дядя молча тряхнул конец веревки, словно вожжи. Эдит повернулась и, спотыкаясь, пошла в лес.

Мало что еще она ненавидела так, как Деринг-Вудс. Англичане называли его проклятым лесом, и Эдит начинала понимать почему.

– Ты отправил меня тогда повесить лист с оценками, – продолжила она, – хотя обычно ни о чем не просишь. Ты всегда все делаешь сам.

– Это оказалось бессмысленно, – после паузы отозвался он. – Я ведь ответственный за составление расписания. Как только бы выяснилось, что у Уэлча из-за ошибки нет алиби, подозрение пало бы на меня. Мне пришлось вернуть старое.

– И выставить меня дурой, – с шутливым укором добавила Эдит, надеясь, что он не заметит, что ее голосу недостает веселья.

Мистер Морелл промолчал, и Эдит в тревожном предчувствии снова потянула ключ вниз. Но тут он сказал:

– Ты далеко не дура. В этом и проблема.

– Не понимаю, – выпалила Эдит, оборачиваясь.

Дядя уставился на нее с застывшим лицом, не выпуская из руки конец веревки.

– Зачем тебе это? Зачем ты это делаешь?

Он задумчиво возвел глаза к небу. Снежинка приземлилась на его красную от мороза щеку и не сразу начала таять. Капелька воды скользнула вниз по коже, словно слеза, но его глаза были сухи.

– Я хочу этого, – просто ответил он и поджал губы, будто задумываясь. – Я хочу снова испытать те же эмоции… Знаешь, никогда еще я не чувствовал себя таким… сильным, как в тот раз, когда она трепыхалась у меня в руках. Когда единственным, что отделяло ее от смерти, был шнурок в моих руках. Она хотела умереть, я знаю, – добавил он, опуская глаза, – иначе не пошла бы со мной. Она так ненавидела себя, так презирала! Остальные видели в ней пустое место. В ее жизни было не больше смысла, чем в жизни мухи.

Это ложь. Лима вовсе не хотела умирать, Эдит это знала. Несмотря на разногласия с родителями и тренером, впереди ее ждало большое будущее – неважно, в науке или футболе. Она достаточно ценила себя, чтобы порвать с Хиро, хотя была в него влюблена, и все еще достаточно доверяла людям, чтобы пойти с мистером Мореллом в лес.

Эдит с ужасом осознала, что он говорит не про Лиму, а про самого себя. Это в его жизни нет смысла, это он себя ненавидит и презирает. Но справиться с этим чувством не может. Он мечтает убить себя, но не способен на это. Годится любое другое живое существо.

Эдит почувствовала такое сильное омерзение, что ее затошнило. Он чувствует себя жалким, а другие платят за это собственной жизнью.

– Непослушных детей всегда наказывают за дерзость, – другим, тихим голосом произнес он.

Кровь Эдит будто закипела. Но она пыталась держать себя в руках. Пока он не добавил:

– Это научит их держать язык за зубами.

Этого Эдит стерпеть не смогла. Ее будто переклинило: вот она стоит на месте, а вот бросается на мистера Морелла с зажатым в кулаке ключом. Ей удалось полоснуть его по лицу прежде, чем он выпустил веревку и схватил ее за запястье. Он был немногим выше Эдит, и она, извернувшись, ударила его промеж ног. Застонав, он разжал пальцы, и Эдит побежала.

Однако ледяной воздух не успел опьянить ее свободой. Веревка рванула назад, и Эдит, задыхаясь и кашляя, рухнула спиной в сугроб. Она словно помешалась от боли. Ничего не осознавая, она перекатывалась из стороны в сторону, держась за горло и содрогаясь от беззвучных рыданий. Слезы обжигали холодное лицо.

Мистер Морелл склонился над ней, заслоняя небо. Там, где Эдит ударила его ключом, темнела глубокая царапина, нуждающаяся в семи-восьми швах. На снег капала ярко-красная кровь, но дядя не обращал на рану внимания. Казалось, он даже не чувствовал боли.