Современный зарубежный детектив-15. Книги 1-16 - Рада Джонс

терпела тебя так долго, как могла, – сказала Грейс, когда они оказались в номере. – И все это время… большую часть времени ты был засранцем. Ты не помогал мне. Не делился мыслями. Ты не был мне другом и напарником. Я не чувствовала себя в безопасности рядом с тобой. И что теперь? Теперь ты говоришь, что я не должна была просить о помощи? Кого-то, кто умеет быть профессионалом и кто не будет срывать мне допросы и отрываться с подозреваемыми. Ты не имеешь на это права, Джеймс. – Грейс стояла у стены в своем шелковом платье молочно-белого цвета, которое почти сливалось с ее кожей в приглушенном освещении номера. Она не хотела быть здесь, видеть Джеймса и говорить с ним. Грейс часто и яростно дышала. Ей захотелось прикрыться, когда Джеймс посмотрел на ее тяжело вздымающуюся грудь под тонкой тканью платья. Его взгляд лизнул холодом ее разгоряченное тело. – И ты не имел права сближаться с подозреваемым. Это конфликт интересов.

– Так иногда случается. Ты должна знать. – Взглядом он всегда брал ее глубже, чем мог бы взять телом.

Это было подло и звучало отчаянно. В последнее время они причиняли много боли друг другу, но Грейс знала, что в этот раз она заслужила.

Она замерла, прижавшись к стене, выпирающие лопатки коснулись холодной шершавой поверхности. На мгновение она забыла, как дышать, а затем, против воли, ее рука взметнулась вверх и оставила пылающий отпечаток пятерни на щеке Джеймса. Грейс ударила его еще раз. И сделала бы это снова, если бы он не схватил ее за предплечья и не пригвоздил к стене. Подняв ее руки над головой, Джеймс зажал ее тонкие запястья в своей ладони. Свободной рукой он лихорадочно задрал длинный подол платья и подсадил Грейс на себя. Джеймс нашел ее приоткрытые губы своим ртом и поцеловал. Глубоко и почти грубо.

Этот поцелуй, которого она ждала и которого боялась, выскреб ее изнутри до оглушающей, звенящей пустоты. Она прогнулась, обхватив Джеймса ногами за талию, притянула ближе и замерла в его руках, понимая, что еще мгновение – и она снова расплачется. Как глупая девчонка. Девчонка, которой хватило смелости, вскинув волосами, шагнуть в преисподнюю. И неясно было, хватит ли ей сил вернуться назад живой.

Джеймс мазнул губами по ее щеке, провел приоткрытым ртом по шее снизу вверх, заставляя запрокинуть голову, зажмуриться, вынуждая только доверять и чувствовать его слепо и всесторонне – жаркое дыхание, тепло тела, вязкую ноту древесины в парфюме. А еще слышать – несвязный шепот, стук сердца, чужие голоса с улицы.

Этот поцелуй не был похож на все, что были у Грейс раньше. В нем не осталось благоразумия, запредельной температурой из него выжгло сдержанность. В нем было чистое желание. Губы Джеймса замерли на подбородке всего на секунду и тут же двинулись дальше. И Грейс встретила его – откровенно, бесстыдно. Обхватила лицо ладонями и повела сама, поймала язык на язык и прижалась теснее, чтобы целовать еще глубже, еще непристойней. Джеймс вдавил ее в себя, прижал к стене, чтобы телом сказать: «моя» и откликнуться на безмолвную уже мольбу о помощи: «Я без тебя не справляюсь, и ты мне нужен».

Простыни на кровати, слишком узкой для них двоих, приятно холодили взмокшую спину. Грейс позволила Джеймсу стянуть с нее платье вместе с бельем и тут же притянула его к себе для поцелуя, трясущимися руками стаскивая с него форму. Джеймс был сверху, холодный металл его армейского жетона касался ее обнаженной груди, обжигал кожу словно льдом. Грейс подцепила цепочку кончиками пальцев и аккуратно сняла его через голову, отложив в сторону, где он тут же затерялся среди скомканных простыней и одежды. Она смотрела на него, запоминала его лицо и твердила себе слова доктора Лоуренса: «Он за решеткой и больше никогда не прикоснется к тебе. Твое тело его забыло, так позволь же забыть и разуму». Но Грейс помнила Калеба. Она помнила его жесткие черты и сухие, механические движения. Она не спала ни с кем после него, мысли о физической близости вызывали тошноту и головокружение, и ей было бы больно, если бы Джеймс, даже отпустивший себя с поводка, с сорванными напрочь тормозами, забыл хотя бы на мгновение, что должен быть осторожным. Грейс знала, что он никогда не травмировал бы ее или любую другую женщину, с Джеймсом она могла быть спокойной. Но что-то внутри ее сломалось с громким скрежетом, когда он оказался внутри. Грейс вцепилась пальцами в его плечи, обняла за шею и прижалась щекой к горячей коже и жестким волоскам на висках, вдыхая запах тела и крема для бритья. Они замедлились до предела. Джеймс целовал ее везде, куда мог дотянуться, без слов понимая, что ей нужно время.

Ей все же удалось справиться с собой, расслабиться, понять, что рядом с ней Джеймс, не Калеб с его ядовитой слюной и металлическим запахом крови на руках, она обхватила лицо Джеймса ладонями, едва заметно кивнула и приподняла бедра ему навстречу. Джеймс подался вперед, не переставая целовать ее шею, плечи, груди. Поцелуи были тягучими и сладкими, как густая соленая карамель. Грейс впускала его в себя, чувствуя затылком подставленную ладонь, спиной – мягкий хлопок белья и всего Джеймса своим телом.

Он подталкивал ее к той тонкой грани, которой не существовало вообще, грани между желанием полной свободы и потребностью принадлежать кому-то.

Грейс больше не хотела свободы. Она, свобода, никак не сочеталась ни с синевой его глаз, ни с красивым рисунком губ, ни с ямочкой на подбородке, ни со шрамами на теле. Грейс теряла себя в этих ощущениях. Их было слишком много и чудовищно мало одновременно. Она могла только шире разводить колени в стороны, целовать его совершенно невпопад и закрывать себе рот ладонью, пытаясь заглушить срывающиеся с губ стоны, когда удовольствие становилось невыносимым.

Этой ночью Грейс не позволила себе уснуть. Она знала, что завтра обязательно пожалеет об этом, но, казалось, стоит ей закрыть глаза, ее сном и телом завладеет Калеб – чудовище из ее ночных кошмаров. Джеймс уснул почти сразу. Грейс, хватая губами влажный, прогретый воздух, прижала его голову к своему животу. На что он отреагировал незамедлительно даже в полудреме – подставил затылок под ладонь, коснулся губами кожи чуть выше пупка. Ему все еще было мало, но резервы истощились, растаял восторг, и нежность, и немое обожание. В нем ничего не осталось. Он просто позволил себе закрыть глаза и не открывать до самого утра.