Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

– Дилан! – кричу я. – Вставай, опоздаешь в школу!

В проходе стоит мой сын, уже полностью одетый, вплоть до форменной кепки и галстука.

– Ха-ха. Очень смешно, мам, – он закатывает глаза и протягивает мне банку холодного «Ред булла».

Делаю глоток. Утренний ритуал завершен, и я с головой накрываюсь теплым одеялом.

– Ну правда, давай сегодня не будем опаздывать? – упрашивает сын. – Мисс Шульц предупредила, что тренер меня больше ждать не станет.

Смутно припоминаю, как подписала согласие фиолетовым карандашом для глаз и поставила галочку на пункте «Не имею возможности сопроводить ребенка».

– Из-за поездки? – глухо бормочу я из-под одеяла.

– Да. В заповедник. На птиц будем смотреть. Вставай, пожалуйста!

– Ладно. Так хочешь поехать? – просто тяну время, но вообще-то Дилан торопится даже больше обычного. А вдруг его наконец перестали дразнить?

– Можно я пойду оди-ин? – полухныкает-полуспрашивает он с мольбой в зеленых глазах.

Я вновь убираю с лица одеяло. Свет тусклого осеннего дня просачивается сквозь жалюзи, режет глаза. Неохотно встаю с постели. И почему по утрам так светло?!

– Дилан, мы об этом уже говорили. В школу одного не пущу, тебе десять. Хочешь сидеть в подполье у какого-нибудь волосатого старого педофила? Хочешь до конца жизни…

– Тут говорят «подвал», мам. Только американцы говорят «подполье».

Он так морщит нос, когда произносит «американцы», – прямо нож в сердце. Залпом допиваю «Ред булл» и швыряю банку в кучу похожих на комоде. У Дилана такой вид, будто перед ним радиационные отходы.

– Ты же сдашь их в переработку? Алюминий относится к самым энергоемким материалам на планете. Мистер Фостер показал мне одну документалку…

– Потом расскажешь, Гринпис. Опоздаем в школу.

Дилан с недовольным стоном идет на кухню.

– Ну и ладно, – вздыхает он. – Мам, только… – доносится из коридора его голос, – надень, пожа-алуйста, нормальную футболку. Как у других мам. Хорошо?

Опускаю взгляд на футболку из турне «Девичника» две тысячи восьмого года. Мою любимую со времен нашей группы. Давно это было, еще до истории с Роуз. На груди принт с моим лицом, причем, естественно, я там куда моложе. А сзади печатными буквами написано мое имя, «Флоренс», как на футбольной форме.

Стягиваю злополучную футболку через голову; изо рта вырывается отрыжка с привкусом таурина. Взгляд падает на оранжевый топ с блестками в куче одежды на полу.

– Будь по-твоему, сынок.

2

Шепердс-Буш

Пятница, 07:58

Воздух на улице холодный и прозрачный – стоит ужасная ноябрьская пора, когда часы уже перевели на зимнее время, а до новогодних праздников еще далеко.

Дилан выбегает из дома вперед меня, его рюкзак болтается на одном плече. Наш сосед, мистер Фостер – тот самый поклонник документалок об алюминии, – стоит у дома и кладет отсортированные стеклянные банки в контейнер для мусора. Дилан радостно машет Фостеру. Морщусь. Не очень-то приятно, что лучший друг моего сына – престарелый фанатик переработки отходов. А еще неприятнее, что он постоянно дает Дилану живых сверчков на корм черепашке. Ладно, отложим эту битву на потом.

– Флоренс! – Фостер отвлекается от кучи банок. – А вы видели…

– Мы торопимся, – бросаю я через плечо, не глядя на соседа. Если Дилан опоздает на школьный автобус, дело плохо.

Хмыкнув, Фостер возвращается к своим банкам.

– Понятно. Не буду отвлекать.

На пути в школу Дилана привычные закусочные с жареной курицей и букмекерские конторы сменяются мясными лавками и магазинами натуральных вин. Вскоре мы проезжаем великолепные белые здания, среди которых посольство Узбекистана и дом Бекхэмов. Школа Дилана всего в нескольких кварталах, прячется в тупике тихой улочки.

Школе Сент-Анджелес для мальчиков исполнилось сто пятьдесят лет, и находится она в величавом викторианском здании – ни дать ни взять из романа Диккенса. Единственная уступка современности – несуразно яркая синяя дверь, да и ту наскоро покрасили несколько лет назад, когда управление перешло частной инвестиционной компании и та попыталась затащить школу в двадцать первый век.

Детей в Сент-Анджелес отводят по распорядку столь же строгому, как на военном параде в Северной Корее. Приезжать на машине категорически запрещено, а значит, все родители, даже самые занятые и важные, с трудом выбивают себе место на парковке неподалеку и шагают к внушительным железным воротам, как паломники к Мекке.

Когда мы приезжаем, очередь пилигримов уже огибает здание. Мы немного опоздали; впрочем, Дилан еще успеет на автобус, а я – по очень важным делам. Главное, не попадаться на глаза мисс Доббинс, главе так называемого душепопечительства. Я целый месяц не отвечаю на ее звонки. Чего бы она там ни задумала, добра не жди.

Мы с Диланом становимся за Аллегрой Армстронг-Джонсон и ее бесцветным сыном Вулфи. Держусь на благоразумном расстоянии в надежде, что она не обернется. Не стану называть Аллегру злейшим врагом – эту честь я приберегла для Хоуп Грубер, да и не так уж хорошо я знаю Аллегру, ненавидеть ее особо не за что. И все же она из сент-анджелесских мам, которых я стараюсь избегать. Блестящие каштановые волосы, членство в престижном клубе «Хёрлингем», конная ферма в Норфолке. Ее муж Руперт пишет биографические книги о Черчилле – оказывается, такая работа не просто существует, а еще и позволяет им жить в шикарном таунхаусе в Южном Кенсингтоне.

– Опять опаздываешь, Флоренс? – кудахчет Аллегра с притворным участием.

Поднимаю взгляд. Этим утром на Аллегре кожаные сапоги для верховой езды от «Эрмес», зеленая кожаная куртка от «Барбур» и самодовольное выражение. Ее тощая собака породы уиппет, одетая в стеганую курточку, бегает без поводка.

Не дождавшись ответа, Аллегра поджимает губы и громко спрашивает:

– Какая ты сегодня нарядная! Большие планы?

От ее тона я словно превращаюсь в школьницу в кабинете директора. К тому же я на десять лет младше остальных мам в Сент-Анджелесе – они-то не залетели в двадцать.

Делаю вид, будто не слышала вопроса, и глажу ее нелепую собачонку.

– Хороший мальчик, Вулфи.

Аллегра хмурится.

– Вулфи – наш сын, не собака!

Тихо напеваю «You’re So Vain»[253]. Когда дохожу до припева, Дилан бросает на меня убийственный взгляд.

– Мам! – шипит он.

– А что? – с невинным видом спрашиваю я. – Это же классика, Карли Саймон поет!

Надо быть с Аллегрой подобрее. Она в этих краях вымирающий вид – настоящая британка в Сент-Анджелесе. Ее соплеменники, люди без аристократических титулов и мужей в хедж-фондах, уже перебрались в Суррей. Эта часть Лондона вообще странная, эдакое экзотическое сборище людей со всех уголков мира, и непонятно, откуда у них