Ва-банк - Дженнифер Линн Барнс

«Ты видишь меня, – подумала я, когда взгляд Найтшейда обратился на меня. – Ты видишь Джуда. Твои губы слегка изгибаются».

Я старалась выглядеть как можно невозмутимее. Последняя карта. Последняя партия.

– Кассандра. – Казалось, Найтшейду нравится произносить мое имя. – Джуд. И непревзойденная агент Стерлинг.

Ты следил за нами. Ты наслаждался горем Джуда, горем Стерлинг.

– Вы хотели поговорить со мной? – произнесла я неестественно спокойным тоном. – Говорите.

Я ожидала, что человек по другую сторону стекла скажет что-то о Скарлетт, о моей матери или о Бо. Но он произнес что-то на неизвестном мне языке. Я взглянула на Стерлинг. Человек по другую сторону стекла повторил.

– Это редкая змея, – перевел он через несколько секунд. – Ее яд действует медленнее, чем у остальных. Найдите зоопарк, где таких держат, и у них будет антидот. Надеюсь, вы успеете вовремя. – Он снова улыбнулся, и от этой улыбки пробирала дрожь. – Мне всегда нравился ваш агент Бриггс.

Я не понимала. Этот человек – убийца – заставил меня прийти сюда. Он использовал свой единственный ресурс для шантажа, чтобы привести меня сюда, а теперь, увидев меня, он просто сбрасывал карты?

Почему? Если тебе нравилось мучить Джуда и Стерлинг, если тебе хотелось, чтобы они всегда ощущали вкус страха, горечь осознания, что те, кто им дорог, никогда не будут в безопасности, почему ты готов выдать противоядие для Бриггса?

– Вы врете, – сказала агент Стерлинг.

«Нужно было привести Лию, – подумала я. А в следующую секунду: – Не нужно было сюда приходить». Это ощущение зародилось где-то во внутренностях и расползлось по всему телу, так что руки и ноги отяжелели.

– Вру? – переспросил Найтшейд.

– Нет противоядия. Мучительная смерть. – Я невольно произнесла эти слова вслух, но не стала останавливаться после того, как они вырвались на волю. – Вы бы не сдали свой секрет просто так. Не так легко. Не так быстро.

Найтшейд задержал взгляд на мне на мгновение дольше.

– Есть пределы, – признался он, – тому, что можно рассказать. Некоторые тайны священны. Некоторые вещи человек уносит с собой в могилу. – Его голос стал низким, монотонным. – Но я ведь не говорил вам, что ввел агенту Бриггсу именно тот яд.

Тот яд. Твой яд. Твое наследие.

– Иди. – Джуд заговорил впервые с тех пор, как человека, убившего его дочь, ввели в комнату. Он посмотрел в глаза Стерлинг и повторил: – Он говорит правду. Иди.

Иди найди противоядие.

Спаси Бриггса.

– Мы закончили, – сказала Стерлинг и потянулась к кнопке на стене.

– Стойте. – Слова вырвались из моего рта. Я не могла отвести взгляда от глаз убийцы. Ты не просто так заставил меня прийти сюда. Ты ничего не делаешь зря – у всего есть причина.

Найтшейд улыбнулся.

– Я думал, – произнес он, – что у тебя ко мне есть кое-какие вопросы.

Теперь я видела, какую игру он ведет. Он заманил меня сюда. Остаться? Слушать его? Просить его ответить?

Это должна была сделать я сама.

– Иди, – повторил Джуд Стерлинг. Помедлив секунду, она послушалась и направилась к выходу, на ходу набирая чей-то номер. Джуд повернулся ко мне. – Кэсси, я хочу сказать тебе, чтобы ты не говорила больше ни слова, не слушала, не оглядывалась.

Но он не стал. Он не заставил меня уйти. Возможно, он сам не мог уйти. Ты сможешь посмотреть материалы, – сказал Джуд еще в самом начале. – Но ты не будешь делать это одна.

Теперь мы оба были не одни.

– Бо Донован. – Я повернулась к монстру, который терпеливо ждал нас по ту сторону стекла. Я не могла заставить себя выговорить другие слова, спросить о матери – пока еще не могла. И я не могла – и не стала бы – упоминать Скарлетт. – Вы убили его.

– Это был вопрос? – спросил Найтшейд.

– Ваши люди оставили его в пустыне пятнадцать лет назад.

– Мы не убиваем детей, – ровным голосом произнес Найтшейд.

«Вы не убиваете детей. – Они следовали этому правилу. Священный закон. – Но оставить его в пустыне, чтобы он умер сам, вам ничто не мешало».

– Кем был для вас Бо? Зачем растить его, если вы собирались его бросить?

Найтшейд слегка улыбнулся.

– Каждой династии нужен наследник.

У меня зашумело в голове.

– Но вас не растили так, как Бо?

«Остальных, – говорил Бо, – вербуют уже взрослыми».

– Понятие Мастера подразумевает наличие ученика, – продолжала я. – Предполагаю, Мастера выбирают своих наследников – взрослых, а не детей. Цикл повторяется раз в двадцать один год. Но девятый, тот, кого вы называете Девять…

– Девять – величайший из нас. Константа. Мост между поколениями.

«Ваш лидер», – мысленно дополнила я. Бо не просто родился в стенах секты. Он был рожден, чтобы их возглавить.

– Вы оставили его умирать, – сказала я.

– Мы не убиваем детей, – повторил Найтшейд таким же ровным голосом, как и в первый раз. – Даже если они оказываются недостойными. Даже если они неспособны выполнить то, что от них требуется, и становится ясно, что они никогда не смогут принять то облачение, для которого были рождены. Даже если нужно освободить путь для истинного наследника.

Чего они от тебя требовали, Бо? В какого монстра они хотели тебя превратить? Нет, нельзя позволять своим мыслям пойти по этому пути. Нужно было сосредоточиться на моменте здесь и сейчас.

На Найтшейде.

– А девочка? – спросила я. – Та, с которой я вас видела. Она достойна? Она новый наследник? Истинный наследник? – Я шагнула вперед, к стеклу. – Во что вы ее превращаете?

Я не верю в желания.

– Вы ее отец? – спросила я.

– У нее много отцов.

От этого ответа по спине пробежала дрожь.

– Семь Мастеров, – произнесла я, надеясь спровоцировать его, чтобы он сказал мне что-то, чего я не знаю. – Пифия. И Девять.

– Все испытаны. Все должны оказаться достойными.

– А та женщина, которую я видела с вами? Она достойна? – Этот вопрос вырвался на волю с безмолвной неодолимой силой. Моя мама оказалась недостойной.

Моя мама сопротивлялась.

– Вы и ее похитили? – спросила я, не переставая думать о той женщине. – Напали на нее, порезали ее? – продолжала я, чувствуя, как гулко колотится сердце. – Вы пытали ее, пока она не стала одной из вас? Вашим оракулом?

Найтшейд помолчал несколько секунд. Потом наклонился вперед, пристально глядя мне в глаза.

– Мне нравится представлять Пифию скорее как богиню правосудия, – сказал он. – Она – наш адвокат, наш судья и наш присяжный, пока ее ребенок не повзрослеет. Она живет и умирает за нас, а мы – за нее.

Живет и умирает.

Живет и умирает.

Живет и умирает.