Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

первого взгляда, верно? Только не между Смиловичем и Фирман. Фирман была вашей сотрудницей. Вы с ней встречались. Не знаю, что было между вами, но Смилович узнал. Возможно, не без вашего участия, хотя я не могу это доказать. Он был человеком вспыльчивым и с Магдой порвал. К тому времени он, вероятно, уже жил в коконе, и конец его был предрешен. Никто не мог связать это с вами. Уверен: вы написали статью о методике создания классического мира в результате разрыва связей с многомирием. Вы — ученый и не могли не зафиксировать приоритет. Вряд ли в вашем компьютере есть этот материал, существует масса возможностей хранить файлы так, чтобы ни одна экспертиза…

Профессор отступил на шаг.

— Самое печальное… — Он проговорил эти слова так тихо, что расслышать их было невозможно, и Розенфельд прочитал по губам. Не был уверен, что прочитал правильно. — Самое печальное, что все напрасно. Я старый дурак. Я думал… Надеялся… Глупо.

— Вы сделали это. — Розенфельд не повышал голоса, но в тишине коридора, где сейчас не было ни одного студента, голос прозвучал, как глас Божий, отражаясь — так ему показалось — от стен, оконных стекол и даже от потолка, ставшего неожиданно низким. — Вы это рассчитали, вы это сделали, и письмо Смиловича, когда вы о нем узнали, стало неприятным сюрпризом.

Профессор взял себя в руки.

— Доктор Розенфельд, — сказал он, демонстративно посмотрев на часы. — У меня лекция, простите.

В глаза Розенфельду он все-таки посмотрел. На долю секунды. Квант времени. Повернулся и пошел к лифту. Шел, сгорбившись, но с каждым шагом спина его выпрямлялась, а походка становилась уверенной: походка профессора, привыкшего к своей значимости, особости и обособленности.

Розенфельд спустился по лестнице.

Выйдя из здания и подставив лицо солнцу, он, не глядя, набрал номер.

Магда ответила сразу.

— Он признался, — сообщил Розенфельд.

* * *

— Ты не звонишь, — с упреком сказала Лайза. — Ты и раньше был необязательным.

Розенфельд не знал за собой такого недостатка, но память — штука странная и, прежде всего, избирательная. Он давно в этом убедился и научился не спорить, если у кого-то в памяти события сохранились не так или не в той последовательности, как у него.

— Мне нечего было тебе сказать, Лайза. Не было сглаза. Ничего не было. Просто… так получилось. Не повезло Любомиру. Это случается.

— Не нужно меня успокаивать! — воскликнула Лайза и, суда по звуку в трубке, что-то швырнула на пол. Или уронила. — Я точно знаю, что это она! Если бы ты хотел… Но тебе все равно! А мы были друзьями и даже…

Лайза захлебывалась словами, и Розенфельд с ужасом подумал, что сейчас она начнет вспоминать, как они целовались в парке, как однажды он привел ее к себе домой, когда родители уехали в Нью-Йорк, память ее придумает «факты», которых в его памяти не было, и при ее теперешнем настроении с Лайзы станется обвинить его в сексуальных домогательствах. Розенфельд живо представил газетные заголовки и успокоил себя тем, что он не голливудская звезда и до его приставаний много лет назад к школьной подруге никому нет дела.

— Лайза, — сказал он примирительно. — Уверяю тебя…

— Не нужно меня уверять. — Лайза неожиданно перешла с крика на шепот. — Лучше… — Она помолчала, ей было трудно выговорить то, что она хотела сказать. — Лучше пригласи меня в… к себе… Мне… Почему бы нам не встретиться, как…

— Непременно. — Розенфельд надеялся, что она не расслышала его вздоха. — Я позвоню, хорошо?

— Хорошо. — Вздох разочарования прозвучал громко и демонстративно.

* * *

— Зря потратил время? — участливо спросил Сильверберг, перекладывая на свою тарелку шницель с тарелки Розенфельда. — Я имею в виду твою навязчивую идею.

Розенфельд вяло ковырял вилкой в салате.

— Стареющий мужчина, — сказал он, глядя в тарелку. — Молодая женщина. Молодой соперник. Сюжет для бульварного романа.

— А! — воскликнул старший инспектор. — Ты все-таки посмотрел «Любить втроем»?

Розенфельд попытался вспомнить, о каком фильме толкует Сильверберг, не вспомнил и сказал:

— Да. Только все было не так.

— Конечно, — согласился Сильверберг, доедая бифштекс. — Иначе и драйва не было бы.

— Он очень хороший математик, — продолжал Розенфельд. — И физик прекрасный.

— Ты о ком? — удивился Сильверберг. — А! Смилович? Да, не повезло бедняге.

Эпитафия была краткой, и Розенфельд не стал ничего добавлять.

— Ужасно знать, кто убийца, и не иметь никаких, даже косвенных, доказательств. Так… теории.

— Если нет доказательств, — назидательно произнес Сильверберг, — то знать ты ничего не можешь. Э-э… Ты о ком, собственно?

— О Лапласе, — буркнул Розенфельд. — И о свободе воли.

Сильверберг положил в кофе слишком много сахара и не стал размешивать.

— Ты слышал, что профессор Литроу, у которого одно время работал Смилович…

— Что? — Розенфельд пролил несколько капель кофе на брюки.

— Ничего, — произнес Сильверберг, внимательно наблюдая за реакцией Розенфельда. — Я слышал, он в больнице. Симптомы, говорят, похожи на…

Сильверберг сделал неопределенный жест — то ли просто взмахнул рукой, то ли показал куда-то.

Розенфельд попытался посмотреть Сильвербергу в глаза, но тот отводил взгляд.

— Я разговаривал с ним на прошлой неделе, — сказал Розенфельд. — Мы говорили о физике.

— Конечно, — кивнул Сильверберг. — О физике, о чем же еще.

2018

Короткий отпуск

— Давно я не был в отпуске, — задумчиво произнес Розенфельд, разглядывая насаженный на вилку кусок шницеля.

— Странная ассоциация. — Старший инспектор Сильверберг проследил за взглядом друга. — У меня еда вызывает единственную мысль: лучше бы я обедал дома. Здесь отлично готовят, но у Мэгги мясо вкуснее. Потому что — дома, понимаешь? Домашняя еда — это…

— Значит, ты со мной согласен, — перебил Розенфельд. — Тогда я успею на ближайший самолет, а просьбу об отпуске отправлю комиссару по электронной почте.

— Не вижу логики, — буркнул старший инспектор. — Мысли твои подобны…

— Принцип подобия здесь ни при чем. Больше годятся ассоциации. Они дают мыслям простор, в отличие от подобий, требующих точной формулировки переходных состояний.

— Да… — протянул Сильверберг. — За тобой не угонишься. Может, объяснишь по-человечески?

Розенфельд отправил в рот кусок шницеля, запил пивом и произнес, пережевывая, отчего фраза прозвучала не очень внятно и Сильверберг не был уверен, что понял правильно:

— Три дня назад умер доктор Бохен. Принстонский институт перспективных исследований. Математик. А я не был в отпуске с восемнадцатого августа четырнадцатого года.

— В тот день, — вспомнил Сильверберг, — ты начал работать у нас в должности научного эксперта-криминалиста. Хочешь сказать, что за восемь лет ни разу… Впрочем, да. Мы с Мэгги дважды отдыхали на Багамах, трижды летали в Европу и один раз сделали глупость: отправились в Аргентину смотреть на пингвинов.