Рождество в Российской империи - Тимур Евгеньевич Суворкин

– Явился, туалетных дел мастер!

Тихон подошел к флейтисту ближе.

– Как вы себя чувствуете, любезный?

Толстяк вздрогнул, вытаращил рыбьи глаза и ответил неожиданно высоким голосом:

– Благодарю вас, уже лучше!

Он весь был какой-то рыхлый, расплывающийся, будто фрак с трудом удерживает его. И если ткань не выдержит, то флейтист, как перебродившее тесто, начнет расплываться сквозь прорехи.

– Где вы были сейчас? – спросил Тихон.

Толстяк указал трясущимся пальцем на дверь и просипел:

– Там.

– Точнее?

– Подышать вышел в заднем дворе. Мне… стало нехорошо. Я, знаете ли, слаб желудком.

– Это нам уже сообщили, – кивнул Тихон и отошел.

Толстяк врал. Это было так же ясно, как то, что завтра Рождество. Он утверждает, что «дышал» на заднем дворе, при это сам раскрасневшийся и потный. А на улице январь, не июнь. Хочешь – не хочешь, поостынешь на морозе. Да и вообще человеческая физиология имеет свои особенности. Если флейтист полдня провел в уборных, от него должен исходить специфический запах. А его тоже нет. Запах пота есть, а испражнений – нету, уж носу своему Тихон доверял всецело.

– Господа, – провозгласил он, обращаясь к музыкантам, – займите места, на которых вы находились во время репетиции.

Музыканты осторожно повиновались, стараясь даже взглядом не касаться убиенного. Флейтист отсел подальше, в другой край оркестра. Мертвый скрипач оказался позади всех. Дирижер занял переднее место лицом к оркестру, и сразу стало ясно, что единственный человек, который мог что-то видеть, – он и есть.

– Благодарю, – заявил Тихон через секунду, как все расселись. – Вы пока свободны. Отдохните. Но здание не покидать!

Музыканты потянулись к выходу из зала. Городовой, который сделал те же выводы про дирижера, наградил младшего следователя недоуменным взглядом.

– Позже, – одними губами ответил ему Тихон.

С дирижером стоит действовать аккуратнее, он может быть задействован в преступлении. Во-первых, именно он привел в оркестр новеньких, во-вторых, он мог помогать убийце и отвлекать внимание музыкантов. Дать им сложный музыкальный фрагмент или вовсе начать кричать и гневаться, тем более что репетиция шла плохо, это выглядело бы естественным. Порезать горло в скоплении большого количества людей – задача не столь простая. Даже если делать это неожиданно, первоначально кровь во все стороны брызнет, а после убиенный шумно рухнет. Поэтому убийца должен его крепко держать, а после аккуратненько положить. Но если кто краем глаза посмотрит, то непременно задастся вопросом, почему двое мужчин проводят время практически в обнимку. Так что кто-то должен был отвлекать внимание от убийцы, и дирижеру сделать это было проще всех. Хотя флейтист тоже мог ворваться, нашуметь, пожаловаться. Пока что оба они весьма подозрительны.

– Вчерась рождественский базар здесь был, – оглядывая зал, пробурчал Бессонов. – Чует мое колено, убийство наше с ним связано.

Колено Бессонова было непростое и говорящее, знаменитое на все полицейское управление. Бессонов еще в турецкую кампанию[23] его повредил, с тех пор оно и «заговорило». Временами погоду предсказывало, а иногда так, по мелочи, в расследовании помогало. Первое время Тихон насмехался про себя, когда городовой про колено-то говорил, а с годами научился прислушиваться. И уже не удивлялся, как так выходит, что люди врут и выкручиваются, а колено всегда правду говорит да в точку попадает.

– Боюсь, Великая княгиня вас принять не сможет, – сообщила дама, представившаяся Еленой Сергеевной. – Ей нездоровится. Новость о происшествии в зале излишне взволновала Елисавету Федоровну.

«Ох, уж эти аристократические нервы. И что мне теперь делать?» – недовольно подумал Тихон и потер в задумчивости щеку, позабыв, что она раскрашена.

– Полагаю, моя горничная может вам помочь смыть грим, – заметила дама. – Но для этого мне придется пригласить вас в будуар.

Тихону почудилась тень насмешки в ее словах, но она тут же скрылась за безупречной вежливостью. И он согласился. Лучше посетить дамскую комнату, чем ходить с размазанной по лицу краской.

Елена Сергеевна проводила его в дамскую переодевальную комнату. Подобная есть в каждом торжественном дворце для того, чтобы дамы во время бала могли передохнуть и освежить свои туалеты.

Заспанная горничная, услышав шаги, вскочила с кресла и вытаращилась на них, силясь понять, что от нее хотят.

– Маша, подай господину касторовое масло. И помоги вымыть лицо.

Глядя, как горничная с помощью масла легко стирает краску, которую он не мог отмыть несколько дней, Тихон чувствовал себя дураком. Кто ж знал, что все так просто?

Через несколько минут он вернулся к ожидавшей Елене Сергеевне абсолютно чистым.

– Полагаю, вы можете задать вопросы про благотворительный базар мне, я участвовала в его организации, – предложила Елена Сергеевна. В руках она держала ничем не примечательный холщовый мешок, плохо вяжущийся с шелковым одеянием дамы.

Вопрос у Тихона был только один:

– Уже известно, какую сумму удалось выручить?

Елена Сергеевна помолчала, потом отрицательно качнула головой:

– Пока устроители базара не объявили официальный результат, боюсь, я не имею права об этом говорить. Мы занимались подсчетом весь сегодняшний день. Этот мешочек как раз предназначен для денег, но оказался лишним. Так что, думаю, общая сумма скоро будет объявлена.

В этот момент раздался сильный хлопок. Из щели под дверью потянулся черный дым. Громко топая, вбежал городовой и встал рядом.

– Что находится за дверью?

– Кабинет предводителя московского дворянства, князя Трубецкого. Именно там все утро пересчитывали прибыль. Qu’est-ce que c’est?[24]

Елена Сергеевна в ужасе взглянула на младшего следователя.

Французского Тихон не знал, поэтому на вопрос ответить не мог.

– Обождите здесь! – скомандовал Тихон и для верности отодвинул даму от двери.

Елена Сергеевна хоть и моргнула недоуменно на его бестактность, но возражать не стала.

Тихон приоткрыл дверь в кабинет предводителя… и ничего не увидел. Всю комнату застилал плотный дым. Зато было слышно, как внутри метались люди, дергая запертые на зиму окна. Потом раздался звон, кто-то догадался выбить стекло.

– Пострадавшие есть? – крикнул Тихон.

Раздалось повелительное:

– Закройте дверь! – И человек внутри закашлялся.

– Это голос Николая Петровича[25], – прошептала Елена Сергеевна.

Тихон послушно дверь прикрыл.

Прошел десяток тягучих минут в ожидании. И тот же голос произнес:

– Теперь можете входить.

Пересветов распахнул дверь. Дыма в комнате уже не было, зато внутри находились два изрядно закопченных господина в парадных мундирах. Как выяснилось позже, сам князь Трубецкой и его помощник господин Пичугин. Выглядели господа как два чертенка из детской книжки. «Что ж, в данных обстоятельствах мой грим не так уж и плох», – подумал Тихон.

Он огляделся. Кабинет был грязен, но, к удивлению, почти цел, если не считать раскуроченного пустого шкафа. Видимо, в нем и возле него и произошел взрыв.

Елена