Современный зарубежный детектив-10. Компиляция. Книги 1-18 - Дэн Браун

Из зеркала смотрит отвратительное чудище. Лгать бесполезно. У меня редеют брови; остались только отдельные пучки. Ну, не беда. Я это исправлю косметикой. Я все исправлю косметикой.

Тонер. Увлажняющий крем. Праймер. Пусть схватится.

Добавляю в кофейную кружку водки. Вкус отвратительный, зато помогает. Делаю еще глоток.

Наношу на спонж несколько капель тонального и вбиваю в кожу, пока не становлюсь похожей на гладкую куклу без пор.

Каждые две-три минуты бросаю взгляд на телефон: проверяю, пришла ли Дженни в себя, извинилась ли. Нет, молчит.

Настало время настоящего искусства. Выбираю блестящий черный карандаш и подвожу глаза. Плотной синтетической кистью медленно и аккуратно растушевываю линию. Дальше идет бронзер, румяна, хайлайтер, спрей-фиксатор.

К половине десятого у меня совершенно иное лицо. Ярче, выразительнее, красивее. С бровями.

Провожу горячими щипцами по растрепанным волосам и закрепляю облаком лака проверенной фирмы. Представляю себя на бежевом диване Дженни, только на сей раз я все объясняю как надо. Излагаю свою точку зрения уверенно, четко, непринужденно. Дженни кивает; ей все ясно.

– Спасибо, что поделилась, – искренне благодарит она. – Понимаю, как это тяжело. Я тебе верю. Давай что-нибудь придумаем.

С улицы сигналит таксист.

На цыпочках прокрадываюсь по коридору в комнату Дилана. Он крепко спит в своей кровати. В десять лет вполне можно оставаться дома одному. В возрасте Дилана я готовила ужин для себя и Брук, пока мама была на работе. Разогретые в микроволновке хот-доги и шоколадное молоко с сиропом. Мы это называли «франкфуртские сосиски от Флоренс». Вот и с Диланом ничего не случится. Пошла она, эта Дженни. Давит мне на чувство вины!

Так или иначе, выбора у меня нет. В ушах стоит звон, будто воет сигнализация. Нужно вырваться из дома, не то сойду с ума.

Делаю последний глоток из кружки и ухожу, заперев дверь на два оборота.

42

Шордитч

Воскресенье, 22:17

Лео приглашает меня в ужасный подпольный бар с липким полом, неподалеку от кольцевой развязки на Олд-стрит. Там полно мягкотелых графических дизайнеров и профессиональных бариста. Заказывает мне «мохито».

– Тебе понравится, – искренне заверяет Лео, будто знакомит меня с чем-то невероятным.

Мучительно хочется рассказать об этом Иэну, он бы посмеялся. Потом вспоминаю: Иэн тоже меня ненавидит. Залпом опустошаю бокал. Пытаюсь сосредоточиться на словах Лео, однако вновь и вновь возвращаюсь к нашему с Дженни разговору. Почему она не верит? Я ведь хочу ее защитить, неужели не ясно?

Лео болтает без умолку. О дипломе археолога?..

Господи, он еще студент.

Наконец Лео достает прозрачный пакетик с белым веществом.

– Давай?

Остаток ночи проходит как в тумане. Лео утыкается носом мне в шею и спрашивает, не хочу ли «сбежать отсюда». Даже в таком состоянии мне слишком отчетливо представляется его мрачная квартирка в Пекхэме: матрас на полу, постер из «Большого Лебовски» на стене, ящик из-под молока вместо прикроватной тумбочки.

– Мне надо в туалет, – бормочу я.

Выхожу на улицу и ловлю такси. Помню, как прошу водителя остановиться у магазина. Помню, как покупаю две апельсиновые «фанты» и выпиваю их залпом прямо на тротуаре. А дальше ничего не помню.

Когда Дилану было четыре-пять, я приучала его ко сну с помощью цифрового будильника с маленькой голубой луной, которая в определенное время превращалась в ярко-желтое солнце. Эти пластмассовые часики имели на него куда больше влияния, чем я. Когда Дилан просыпался до восхода солнца, он храбро лежал в постели, эдакий солдат, ждущий команды. А как только оно появлялось, он кричал:

– Мамуля, мое солнце здесь!

«Мое солнце» – так Дилан его называл. Оно вставало лишь для него, настроенное моей незримой рукой.

На следующее утро просыпаюсь в своей постели. Зимнее солнце ярко светит в открытое окно. На мне до сих пор коктейльное платье с огромной прорехой сбоку. Синяк после удара о кофейный столик приобрел васильковый цвет и стал до того уродливым, что даже по-своему красивым.

Пошатываясь, бреду на кухню. Дома тихо. Телевизор не орет упреки в плачевном состоянии окружающей среды, на плите не подгорает омлет с тофу.

– Дил? Идешь в школу?

Бросаю взгляд на часы. Полдевятого. В это время уже уроки начинаются. Он точно не спит.

Стучу в его комнату.

– Дил, выходи! Опоздаешь.

Тишина.

Дергаю ручку. Дверь заперта. Это уже слишком! Я нос не сую в его дела, зачем закрываться? Стучу громче.

– Дилан! Время! Пора вставать!

Не отвечает. Я хватаю ключ с холодильника. А когда открываю дверь, разом бледнею. Распахиваю рот в беззвучном крике.

Грета лежит на спине; маленькие черепашьи лапы торчат вверх. А Дилана в комнате нет.

Из груди еще рвется беззвучный крик. Набираю номер Дилана и тотчас попадаю на автоответчик, дразнящий меня звуком его голоса.

Ошеломленная, стою в спальне сына и молюсь, чтобы Дилан зашел в дом. Черт. Черт. Черт.

Такое чувство, будто мое сердце вырвали из груди, как в той ужасной сцене жертвоприношения в «Индиане Джонсе». Подгоняю себя к входной двери – надо поискать Дилана, позвать, но я замерла, парализованная; я окаменелость, застывшая в янтаре. Почему ноги не сдвигаются с места? Пытаюсь хоть как-то понять происходящее. Черепаха Грета умерла. А мой сын пропал.

Миг – и чары рассеиваются, я уже у входной двери, совершенно не помня, как до нее дошла. Может, Дилан на крыльце? Или у мистера Фостера? Точно! Наверное, проснулся, увидел Грету и пошел прямиком к соседу.

Пошатываясь, выбираюсь на крыльцо – и вижу. Клочок бумаги лежит на ковре между моей дверью и дверью Адама.

Лэндс-Энд-роуд, 458,

Порткерно, Корнуолл

Позвонишь копам – ему конец!!!

43

Шепердс-Буш

Понедельник, 08:47

Дженни отвечает после третьего гудка, ее голос сочится презрением.

– Я записываю звонок, – предупреждает она. – На случай, если хочешь признаться в еще каких-нибудь преступлениях.

Глухое рыдание вырывается откуда-то из глубин души.

– Дилан! Он пропал!

– Ты о чем? – уже другим голосом спрашивает Дженни.

– Пропал. Исчез, – слова липнут ко рту, как песок. – Я только проснулась… а его нет в комнате.

– Очередная дурацкая штука? – срывается Дженни. В ее голос уже прокрадывается сомнение.

– Я что, умерла? – всхлипываю я. – И попала в ад?

Разум покинул тело, и со своего места на потолке мне прекрасно видны собственные плечи, сгорбленные над кухонным столом, и слышен плач в трубку. Не надо было прошлой ночью уходить. О чем я только думала? Да какая