Аргентинский архив №1 - Магомет Д. Тимов

Ознакомительный фрагментлязгнул медными застёжками и извлёк из его объёмистого нутра тонкую папку. В ней оказался всего один листок с убористо напечатанным текстом. Он взял его, некоторое время рассматривал словно бы на просвет, а потом положил на журнальный столик, стоящий возле дивана, и подтолкнул Ивану.

— Читай и расписывайся. Ручка есть, студент?

Иван достал из внутреннего кармана пиджака пижонистый «паркер» — подарок отца и предмет зависти однокурсников, не глядя, широко подмахнул документ. Котов крякнул взял бумагу, с сожалением посмотрел на свежую подпись и… резким движением разорвал её.

Иван вскочил:

— Вы что! Я же подписал документ!

— Но не читал, — в голосе майора громыхнул металл, от чего у Ивана словно бы сопли в носу замёрзли: такой Арктикой сразу вдруг повеяло.

— Ты нарушил сразу две заповеди чекиста, — продолжал между тем Сергей Владимирович, — не выполнил мой приказ и не прочитал то, что подписываешь. О пагубности последнего факта даже в повседневной жизни можешь проконсультироваться у своих приятелей с юрфака МГУ, они тебе всё в подробностях изложат…

— Но я…

— Понимаю, выказал мне доверие. Польщён. Но это не снимает с тебя ответственности за твои поступки. Всё-то с тобой приходится по паре раз проделывать…

Откуда-то майор извлёк второй такой же лист — брата-близнеца первого — и протянул Ивану.

— Читай и подписывай.

Сарматов кивнул и принялся читать бумагу, оказавшуюся распиской в том, что обязуется хранить государственную тайну, не общаться с иностранными гражданами или сообщать о неизбежных контактах соответствующим службам и так далее, и так далее… Дочитав до конца, он поднял глаза на усмехающегося Котова.

— Всё понятно? — ехидно осведомился тот. Иван осторожно кивнул.

— Вроде как — да… Можно подписывать?

— Валяй, — небрежно кивнул майор. — Если нет вопросов… Существенных. На остальные ответят другие и в другом месте.

По лицу подписавшего бумагу Сарматова было видно, что вопросов у него уйма, но все они совершенно не существенные. Передав листок майору, Иван всё-таки решился спросить.

— А это, работать-то я где буду? Вы что-то там про страну испаноязычную намекали…

Котов убрал листок в папку, папку — в портфель, тщательно застегнул замки и, оставив кожаное чудовище в сторону, небрежно бросил:

— И пылкие испанки будут, и мулатки, и креолки… А пока ты будешь приписан к Бюро № 1, парень. Именно это — твоё основное место работы. Как сдашь экзамены, конечно. И хвосты перед сессией, кстати. Твои девяносто четыре часа прогулов я отменить не могу, придётся самому выправлять ситуацию. В плане учёбы, конечно, пропуски мы, так и быть, тебе спишем…

Иван потерянно кивнул…

— Спасибо… Но бюро… Бумажки буду перекладывать или там переводами заниматься, да? Бюрократия, одним словом…

— Чем начальство скажет, тем и заниматься будешь, — наставительно поднял палец Котов. — И — точка. Отныне ты себе не принадлежишь. Как, кстати, почтенный Пётр Алексеевич, батенька твой, отнесётся к твоему выбору? Одобрит?

Иван вздрогнул: он в этой кутерьме совершенно забыл об отношении почтенного академика к мрачной службе, которую курировал сам Лаврентий Павлович Берия. А относился Сарматов-старший к органам крайне нелояльно… Ну, да поставим перед фактом, и деваться ему будет некуда. Небось, Иван уже совершеннолетний, да и институт уже практически закончил, так что разберёмся как-нибудь.

Примерно в таком ключе Иван и высказался. Котов только плечами пожал, мол, поступай, как сам знаешь. Подхватив с пола портфель, он небрежно бросил Сарматову:

— Сарматов — это от слова…

— Сарматы — было такое скифское племя в древности, — поспешил пояснить Иван.

Ему уже порядком надоело всем подряд разъяснять происхождение своей фамилии, иные из-за неё так и вообще норовили разглядеть в нём татарина или узбека несмотря на то, что никакого внешнего сходства с этими народностями у Ивана не просматривалось. Хоть был он смугл и тёмен волосами, но смахивал скорее на итальянца или грека: сказывалась кровь предков, некоторые из которых обитали в предгорьях Кавказа, как, например, прадед по материнской линии, мудрый Ваха, о коем в семье Сарматовых легенды ходили.

— Скифы, говоришь, — словно бы про себя пробормотал майор, потом улыбнулся. — А что, славное племя… Как там у Блока? «Мильоны вас, нас — тьмы, и тьмы, и тьмы! Попробуйте, сразитесь с нами!». Решено: будешь Скифом отныне, присно и во веки веков. Аминь, как говорится, паря. До встречи в другой жизни.

— Это как? — не понял Иван. Майор пожал плечами:

— Увидишь в своё время. Привет Якову Наумовичу.

Юноша обалдело смотрел, как за этим загадочным человеком медленно захлопнулась высокая дверь. А затем в неё же вошёл декан, и Ивану стало не до сантиментов…

Дома разразилась предсказуемая буря. Сарматов-старший, взгромоздившись гранитной глыбой за свой рабочий стол и воздев академическую бородку к портретам вождей, развешанных по стенам кабинета, сотрясал воздух тирадами, сделавшими бы честь даже великим ораторам древности, вроде Лисия и Демосфена.

Он вспоминал своих предков, положивших голову на алтарь науки, отказавшись, правда, от скромного предложения супруги, дражайшей Ольги Арсеновны перечислить оных. А на её замечание, что прадед великого академика и светоча антропологической мысли был, вообще-то, яицким казаком, он только больше покраснел и прошёлся Большим Петровским Загибом[12] по всей своей династии от двенадцатого колена, не осознавшим в своё время величие победа Великой Октябрьской революции и оттого чуть было его, Петра Алексеевича карьеру чуть было не погубившими своим непролетарским происхождением.

Иван сидел на диване, обитом полосатой тканью, и молча слушал отцовский разнос. Всё шло примерно в том русле, как он и предполагал, и потому он шибко и не расстраивался. Батя был предсказуем, как перемена времён года, а по сему не стоило лишнюю волну поднимать. Это как раз и могло вызвать нежелательные осложнения. И пока…

А пока дражайшая Ольга Арсеновна, в свои сорок пять сохранившая почти всю прелесть юности благодаря покладистому характеру и природному уму, с изяществом, достойным королевской фрейлины, извлекла из углового шкафчика заветный поднос с серебряной чаркой, графинчик зелёного стекла, лимон, заранее порезанный дольками и, плеснув в чарку из бутыли «шустовского», как она обзывала армянский коньяк, поставила всю эту красоту пред светлые очи Петра Алексеевича. Бородка академика моментально изменила вектор в сторону чарки, он секунду вперивал яростный взгляд в супругу, а затем, неожиданно обмякнув, плюхнулся на свой стул с резной спинкой и расхохотался.

— Ну, Оленька, уважила! Как обычно! Всегда-то ты отыщешь «веский аргумент» в споре…

Супруга смиренно потупила глаза и, присаживаясь на диван рядком с сыном, скромно произнесла:

— А как, по-твоему, на такие эскапады должна реагировать жена академика? Только подыскивать очередной веский «аргумент».

Профессор покачал головой, затем сграбастал своей ручищей, достойной