Монстр из Арденнского леса - Ника Элаф

– Как вы тут? – спросил Деккер, мгновенно заполнив собой подсобку. Собой, своим запахом, своим теплом. И сразу стало так хорошо… Черт! Просто не хотелось больше ни о чем думать.

– Нашла один незарегистрированный номер, на который звонила Одри. Пока все. – Алис улыбнулась. – А вы?

– Мелати готова завтра с нами поговорить. Днем.

Она кивнула.

– Кстати, я видел пресс-конференцию, – Деккер сунул в рот незажженную сигарету. – Вы отлично выступили. Теперь вас показывают на всех каналах, во всех новостях. – Он улыбнулся. – Просто звезда экрана. Мало того, что невероятно фотогеничны, так еще и говорили прекрасно!

– Только не заставляйте меня это смотреть, – Алис на мгновение закрыла лицо руками. – Что угодно, только не это.

– Что ж, буду знать, чем вас припугнуть в случае чего.

– Пытки запрещены Женевской конвенцией.

Алис смотрела на него, она его беззастенчиво разглядывала и не могла перестать – как же ему шло вот так улыбаться краем рта, все еще держа незажженную сигарету.

– Где Женева, а где мы…

– Вы там были? – вдруг спросила она.

– Да, на одной из конференций Интерпола. А вы?

– Нет, никогда.

Повисла пауза. Алис вдруг подумала, как это может быть – отправиться с ним в путешествие. Любит ли он музеи? Или предпочитает выезжать на природу? Каково это – пройтись с ним под руку по набережной? Посидеть в ресторане, глядя на море? Каково это – вернуться вдвоем ночью в отель…

– Уже поздно, – наконец произнес Деккер. – Вам надо отдохнуть.

* * *

Алис и в самом деле смертельно устала. Заскочив в супермаркет, просто купила себе сэндвич и бутылку воды – сидеть в баре, где был телевизор, совершенно не хотелось. Даже тут, в полупустом магазине, девушка на кассе громко пересказывала кому-то последние новости про найденный череп, Деккера и его семью, новую криминалистку, которая, как говорят… Кассирша понизила голос. Алис, делая вид, что читает список ингредиентов на пачке хлопьев, дождалась, пока любопытный покупатель уйдет, быстро расплатилась сама и вернулась в «Берлогу».

В баре набился народ, по телевизору показали заставку новостей, в анонсе мелькнуло и ее лицо на пресс-конференции. Нет, только не это! Она проскользнула к лестнице и быстро взбежала по ступенькам наверх. К счастью, Вивьен снова болтала с каким-то посетителем – в ее громком смехе и в интонациях звучали явные кокетливые нотки – и на Алис внимания не обратила.

Невероятно фотогеничны…

Она смущенно фыркнула. Почему от похвалы Деккера всегда становилось так хорошо?

Алис уже предвкушала горячий душ и теплую постель – сил не было даже на дежурный расслабляющий просмотр сериала, да и в общем-то сейчас ей хотелось другого. Ей хотелось, как это ни странно, все же сесть и подумать. Разобраться в самой себе. Трезво, насколько это возможно, осмыслить то, что произошло там, в красной комнате. Что изменилось. В первую очередь – в ней самой. И что с этим делать.

Телефон тинькнул, и она, присев на кровать, со вздохом разблокировала экран.

Тибо:

Алис положила телефон на тумбочку и на мгновение закрыла лицо руками.

Внезапно зазвонил стационарный телефон. Она вздрогнула.

Господи, не одно так другое! Наверняка журналисты.

Ей не хотелось отвечать на звонок, не хотелось сейчас ни с кем разговаривать, но телефон звонил и звонил. Алис смотрела на него, пытаясь решить, что делать. Мало ли кто это мог быть. Может быть, Вивьен звонит из бара, чтобы о чем-то предупредить. Или Деккер почему-то не может дозвониться на мобильный? Лучше ответить. А если все же журналисты, то она просто сбросит звонок. Или скажет, что комментариев не дает.

– Алис Янссенс, – сухо произнесла она в трубку. – Слушаю вас.

На том конце провода молчали, слышалось лишь пощелкивание, потрескивание и чужое дыхание.

– Слушаю вас! – повторила она раздраженно, уже готовясь положить трубку.

– Ты будешь гореть в аду, – четко произнес знакомый голос, который так хотелось забыть, и Алис беспомощно открыла рот, пытаясь вдохнуть. – Бесполезное, грязное ничтожество, глупая, плаксивая дрянь, гнилая внутри. Притворяешься, что стала человеком? Решила, что смеешь поднимать голову? Рассказывать, какая ты умная? Кого ты хочешь обмануть? Ты думаешь, никто не узнает? Ты с детства была никем, только испорченной, развратной тварью. Помнишь, что ты тогда делала, а? Мерзость! Мерзость! Думаешь, бог этого не видел? Видел и видит! Видит твою гадкую сучью душонку насквозь. И счет копится, слышишь? Чем глубже ты падаешь, тем страшнее наказание! Ты заплатишь за свои прегрешения, помяни мое слово, закончишь свои дни в грязи, в яме с отбросами! Все увидят, какая ты на самом деле! Но это ничто по сравнению с тем, что тебя ждет на том свете, шлюха!

Алис не понимала, почему стоит и слушает, но не могла пошевелиться: тут же занемели и стали ледяными пальцы, она словно вросла в пол, ужас сковал ее по рукам и ногам – холодный липкий ужас. И с каждым этим словом, прибивающим ее к земле, что-то умирало внутри. Выцветало, скукоживалось, съеживалось, как опаленная бумага, – все, чего она добилась, все, что она делала, все, чем она была. Думала, что была…

Сверху, как огромная черная волна, накатили привычная, выворачивающая наизнанку тошнота, от которой замерзали все внутренности, и ощущение собственной ничтожности. Лжи. Притворства. Словно и не было всех этих лет. Словно она не убегала из ада. Не училась в университете, не пыталась жить, как все нормальные люди, не получила работу мечты. Она снова была никем, она была хуже, чем никем: комком грязной, отвратительной слизи, только притворяющейся человеком. Она не должна была существовать.

В трубке уже раздавались гудки, когда Алис наконец смогла сделать вдох. Она с ужасом отшвырнула от себя телефон, словно тот вдруг превратился в ядовитую змею, схватила куртку, кое-как обулась, едва понимая, что делает, и, сбежав по лестнице, не обращая ни на кого внимания, выскочила на улицу.

Алис бежала, задыхаясь, забыв, что оставила в номере и телефон, и ключи от машины, но в тот момент она ни о чем не думала. Она снова была маленькой девочкой, которую запирали в страшном холодном подвале без окон, без света, без надежды, где ее тут же обступали выходящие из тьмы демоны. Где время замирало и не двигалось, где были «плач и скрежет зубовный», где казалось, что крысы выползают из углов и собираются отгрызть ей ноги. Бежать. Надо было выбежать, выбраться из этой комнаты, из этого подвала, из этого шкафа, где она слушала выстрелы, из замкнутого пространства, потому