Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 2 - Татьяна Юрьевна Степанова

вечером, часиков этак в восемь, по Поварской, Остоженке, Пречистенке, по Гранатному и Молочному переулкам, да и тут, по Малой Бронной, по Спиридоновке — увидите сами: целые этажи в домах темные. Темные-темные окна пустых квартир, состоятельные владельцы которых перебрались кто куда. Туда, где лучше. Туда, где не шипят, как змеи в унитазе: «Кому не нравятся наши, то…»

Наши-ваши… Сусанна чувствовали себя больной от всего этого. И от перехлестывающей через край волны всеобщего пресмыкательства и раболепия. И от охватившей всех тяжкой смутной тайной безысходной тоски и апатии.

Когда все говорят, пишут, снимают лишь о прошлом, о былом — как там оно все варилось-клубилось при совке, при шестидесятниках и Белле Ахмадулиной, до революции при Фандорине, при царе Грозном, при царе Темном, при Тушинском воре, при узурпаторе Шемяке, при князе Красно Солнышко, при варягах, при царе Горохе, при царе Берендее, — там, во тьме веков, словно будущего нет.

Когда огромный, пестрый, многоликий и сложный мир словно перестал существовать, а все бытие замкнулось как в ореховой скорлупе — даже не города, не улицы, а маленькой душной квартиры…

Когда из всех книг в магазине читатели пришибленно выбирают какую-то «кототерапию» и бездумные картинки-раскраски, чтобы даже не елозить взглядом по строчкам, не складывать буковки в слова, не читать, а просто машинально раскрашивать, раскрашивать, как робот, в разные цвета этот мир, ставший вдруг таким дорогим, чужим, враждебным, ставший совершенно не по карману…

Все это говорило о скрытой, затаенной трещине души и психики. О сломанной жизни, сломанной, словно сухая ветка порывом ветра.

Думая обо всем этом, Сусанна Папинака лелеяла и свою трещину в душе и лишь притворялась прежней. Такой, какой ее знали и помнили окружающие. Как и все вокруг, она очень изменилась за эти долгие поворотные три года.

Она все чаще вспоминала своего расстрелянного прадеда Фиму. И его кататонию — возможно, дар богов, а не проделку мошенников-гипнотизеров. Она сравнивала своего прадеда и Пелопею, получившую амнезию.

Девочка забыла все. В том числе и то, как мы жили… Как хорошо и беззаботно мы все жили когда-то. Она забыла это. Ее сердце не грызет боль о безвозвратно ушедших золотых днях, ее душу не точит печаль о том, что ничего уже не будет как прежде.

Ее не мучает то, что не дает ей, Сусанне, прожившей половину своей жизни так, как она хотела и считала нужным, покоя. Когда разом теряешь весь смысл своего существования… Когда утро нового дня кажется утром бесконечной каторги, к которой вас приговорили — кто, зачем, во имя чего?

В такой ситуации амнезия — это благо.

Так думала Сусанна Папинака. И она не желала полиции — полковнику Гущину и Кате — успехов, нет. Эти дотошные жопы-полицейские могли докопаться до самой сути, до первопричин. И могли помочь девочке Пелопее, награжденной богами потерей памяти, вспомнить все. Или если не помочь вспомнить, то, по крайней мере, рассказать ей о прошлом, реконструировав его.

Воспоминания лишь добавили бы боли, как соли на рану.

Порой в некоторых обстоятельствах лучше потерять память, чем носиться с ней как с писаной торбой — так думала Сусанна, вспоминая себя и прошлое, запивая горечь потери вином из бутылки, купленной в дешевом магазинчике, что открылся в подвале знаменитого Дома со Львами.

Нищета прокрадывалась на Патрики с черного хода фешенебельных домов, где обитатели роскошных квартир, как и во времена Мастера и Маргариты, больше не знали, что делать со своей, такой некогда благополучной, на годы вперед распланированной жизнью.

Глава 21

Негласные мероприятия

В тот день Катя так и не дождалась полковника Гущина. Она безмерно устала и отправилась домой в шесть вечера. До этого, правда, она успела позвонить в управление по борьбе с оборотом наркотиков и узнать все о фенциклидине — «ангельской пыли».

Она читала в электронном виде копию заключения экспертов — в останках Александры Быковой, в отличие от тела Кравцова, не обнаружилось никаких наркотических или психотропных веществ. Для того чтобы расправиться с девушкой в доме, потребовался лишь топор и та тряпка, смоченная в ацетоне.

Катя помнила, что в свое время врачи обнаружили в крови Пелопеи Кутайсовой «ангельскую пыль», и ей хотелось узнать подробности об этом веществе. Спец из управления по борьбе с наркотиками сказал, что фенциклидин весьма дорог «на улице», у дилеров. Достать его можно и в ночных клубах, причем весьма дорогих, закрытых. Фенциклидин хронические наркоманы никогда не употребляют вместе со снотворными препаратами. От этого теряется тот самый специфический эффект, который дает «ангельская пыль». Потеря памяти — один из побочных эффектов этого наркотика. После дозы «пыли» нарики не помнят, кто они и что они, что делали, где были — это факт. Но «пыль» неспособна дать эффект глубокой, тотальной амнезии, связанной с большим периодом во времени. На это способен лишь сильнейший шок.

Сильнейший шок…

Что испытала Пелопея Кутайсова, накачанная «пылью» и снотворным? Был ли это шок от аварии и ран? Или она уже до этого испытала какое-то глубочайшее потрясение, сказавшееся на ее психике? Была ранена? Испытала боль, кровотечение?

И как все это связано со зверскими убийствами Кравцова и его любовницы Быковой?

На следующее утро Катя дала полковнику Гущину время разобраться с текучкой, провести оперативное совещание. Она рассчитывала, что он сам позвонит ей.

И не ошиблась в расчетах — Гущин позвонил около полудня и попросил ее зайти.

Катя отправилась в управление уголовного розыска и обнаружила, что Гущин в кабинете не один. Напротив него за совещательным столом устроился кто-то в глубоком кожаном кресле — кто-то плечистый и здоровый, в черном костюме, смахивающий на похоронного агента-верзилу.

Костюм обернулся и…

Катя увидела Клавдия Мирона Мамонта.

Я, Клавдий…

— Катя, такое дело, — полковник Гущин был задумчив и мрачен. — Я пришел к выводу, что нам всю эту историю не распутать. Погоди, не перебивай. Не распутать без того, что… Короче, без знания предыстории, преамбулы, всех этих событий трехлетней давности, нам вперед не продвинуться. Мы можем и дальше делать вид, что расследуем — вызывать их всех на допросы, ездить беседовать, толочь воду в ступе, однако результат окажется примерно тот же, что и сейчас. Девица эта, Пелопея, ничего не помнит, родители ее и родственники отделываются уклончивыми ответами, остальные из их ближнего круга — вроде новой жены ее отца и подруги матери — вообще не склонны к сотрудничеству с полицией.

— А кто склонен к сотрудничеству с полицией? — хмыкнул Клавдий Мамонтов. — Что-то я