Красная жатва и другие истории - Дэшил Хэммет

Рыжий засмеялся – засмеялся торжествующе, хвастаясь своей крепостью, – и тут его глаза обратились ко мне. Смех из них исчез, и они недоуменно сощурились.

– A-а, ты? – сказал он. – Ты мне снился, не помню только где. Где же… Погоди. Сейчас вспомню. A-а, вот… Черт! Снилось, что это ты в меня стрелял!

Флора улыбнулась мне – в первый раз я увидел у нее улыбку – и быстро сказала:

– Окунь, возьми его!

Извернувшись, я наискось выскочил из кресла. Кулак Окуня ударил меня в висок. Ловя ногами пол, я отлетел в другой конец комнаты и вспомнил синяк на виске мертвого Мацы.

Стена остановила меня, и тут же навалился Окунь.

Я ударил его кулаком в плоский нос. Брызнула кровь, но его волосатые лапы меня не выпустили. Я прижал подбородок к груди и ударил его головой в лицо. На меня пахнуло духами Большой Флоры. По мне скользнуло ее шелковое кимоно. Обеими руками схватив меня за волосы, она отогнула мне голову – открыла мою шею для Окуня. Он сжал ее лапами. Я затих. Он душил не сильнее, чем было нужно, но этого хватало.

Флора обыскала меня – револьвер, дубинка.

– Револьвер 9,65, – объявила она. – Рыжий, я вынула из тебя револьверную пулю 9,65. – Ее слова едва доносились до меня сквозь рев в ушах.

В кухне тараторил голос старичка. Я не мог разобрать, что он говорит. Руки Окуня отпустили меня. Я сам схватил себя за горло. Невыносимо было, когда его не сдавливали. Чернота медленно уплывала из моих глаз, оставив много пурпурных облачков, плававших и плававших по кругу. Наконец я сумел сесть на полу. И только тогда понял, что лежал на нем.

Пурпурные облачка съеживались, и я уже видел между ними, что нас в комнате трое. В углу свесилась в кресле Нэнси Риган. В другом кресле, у двери, с черным пистолетом в руке сидел испуганный старичок. В глазах у него был отчаянный страх. Наведенный на меня пистолет трясся вместе с рукой. Я хотел сказать, чтобы он либо перестал трястись, либо отвел пистолет, но еще не мог выдавить ни слова.

Наверху прогремели выстрелы, их грохот наполнил тесный дом.

Старичок вздрогнул.

– Выпустите меня, – вдруг прошептал он, – и я вам все отдам. Отдам! Все… если выпустите меня из этого дома!

Слабый лучик света там, где не было и проблеска, вернул мне голосовые способности.

– Ближе к делу, – выдавил я.

– Я отдам вам этих, наверху… эту дьяволицу. Я отдам вам деньги, я отдам вам все – если выпустите. Я старый. Я больной. Я не могу жить в тюрьме. Что у меня общего с грабежами? Ничего. Разве я виноват, что дьяволица?.. Вы же сами видели. Я раб… а мне жить осталось всего ничего. Надругательства, брань, побои… и этого мало. Теперь я попаду в тюрьму, потому что эта дьяволица – настоящая дьяволица. Я старик, я не могу жить в тюрьме… Выпустите меня. Сделайте доброе дело. Я отдам вам дьяволицу… и этих дьяволов… награбленные деньги. Обещаю вам! – И это говорил насмерть перепуганный старичок, ерзавший и корчившийся в кресле.

– Как я тебя выпущу? – Я поднялся, не сводя глаз с его дула. Добраться бы до него, пока разговариваем.

– Как «как»? Вы друг полицейских, я знаю. Полицейские уже здесь – ждут рассвета, чтобы войти в дом. Я своими старыми глазами видел, как они забрали Бритву Вэнса. Вы можете провести меня мимо ваших друзей, полицейских. Сделайте, как я прошу, а я отдам вам этих дьяволов и их деньги.

– Предложение хорошее, – ответил я, беспечно шагнув к нему. – Но могу я выйти отсюда, когда захочу?

– Нет! Нет! – сказал он, не обратив внимания на то, что я сделал к нему еще шаг. – Сперва я отдам вам трех дьяволов. Я отдам вам их живыми, но бессильными. И их деньги. Обещаю – и тогда вы выпустите меня… и эту девушку. – Он вдруг кивнул на Нэнси, чье белое лицо, все еще хорошенькое, несмотря на ужас, почти целиком превратилось в огромные глаза. – Она тоже неповинна в преступлениях этих дьяволов. Она должна уйти со мной.

Интересно, подумал я, что этот старый заяц о себе возомнил? Я нахмурился с преувеличенной задумчивостью, а тем временем сделал еще один шаг.

– Не сомневайтесь, – убежденно прошептал он. – Когда дьяволица вернется в эту комнату, вы умрете – она вас обязательно убьет.

Еще три шага – и я доберусь до него и до его пистолета.

В коридоре раздались шаги. Поздно прыгать.

– Да? – в отчаянии прошептал он.

За какую-то долю секунды до того, как вошла Большая Флора, я кивнул.

Она переоделась перед боем в синие брюки – возможно, Окуня, – расшитые бисером мокасины, шелковую кофточку. Курчавые соломенные волосы, чтобы не мешались, она стянула лентой. В руке у нее был револьвер, и еще по одному – в карманах брюк.

Тот, что в руке, поднялся.

– Тебе конец, – сказала она деловито.

Мой новый союзник заныл:

– Подожди, подожди, Флора! Не здесь же, прошу тебя! Дай я отведу его в подвал.

Она нахмурилась, пожала шелковыми плечами.

– Только быстро, – сказала она. – Через полчаса рассветет.

Я бы засмеялся над ними, если бы не так хотелось плакать. Я должен верить, что этот старый заяц заставил ее переменить планы? Видимо, я отчасти надеялся на помощь старика, иначе не был бы так разочарован этой маленькой комедией, показавшей мне, что они просто устроили западню. Но в какую бы дыру меня ни заманивали, едва ли она будет хуже той, в какой я нахожусь.

И я вышел впереди старичка в коридор, открыл дверь, которую он мне показал, включил свет в цокольном этаже и стал спускаться по неровным ступенькам. Он шептал у меня за спиной:

– Сперва я покажу вам деньги, потом отдам вам этих дьяволов. А вы не забудете ваше обещание? Мы с девушкой пройдем через полицейских?

– Ну да, – успокоил я хрыча.

Он нагнал меня, сунул мне в руку пистолет.

– Спрячьте его, – шепнул он и, когда я засунул пистолет в карман, дал еще один, вынув, как и первый, из-под пиджака.

А потом он и в самом деле показал мне добычу. Деньги еще лежали в ящиках и мешках, как их вынесли из банков. Он захотел открыть несколько штук и показал мне деньги – зеленые пачки, обклеенные желтой банковской лентой. Ящики и мешки хранились в маленьком кирпичном чулане с висячим замком на двери, и ключ был у него.

Когда мы кончили