Врата тайны - Ахмет Умит

Меня крайне раздражало спокойствие старика.

– Глубина?! Простите уж, но никакой глубины в этом нет. Это история о бесчестном убийстве.

Меннан тревожно следил за тем, как накаляется градус дискуссии, и попытался вмешаться:

– Простите, мисс Карен…

Но старый дервиш дал ему знак замолчать, подняв вверх правую руку:

– Погоди, сынок, позволь Кимье сказать все, что она думает. Иначе как мы сможем понять друг друга.

Ну вот, теперь меня стали называть Кимьей!

– Я не понимаю, как сын мог помешать любви этого человека… – мой голос срывался от негодования. – Известный мне Бог не ревнив. Он не уничтожает невинных, а заботится о них.

Иззет-эфенди с самоуверенной улыбкой выслушал меня. Потом спокойно сказал:

– Не волнуйся так, дочка. Не позволяй гневу управлять своим рассудком. Гнев слепит глаза, превращает душу в поле, полное камней, под которыми прячутся змеи.

Он замолчал, несколько секунд смотрел на меня, будто стараясь понять, что могло вызвать у меня такую реакцию, и наконец спросил:

– Почему же ты так злишься?

Интересно, он вообще знал, что отец бросил нас с матерью?! Или своим вопросом намекал именно на это? Дескать, ты так разнервничалась из-за того, что тебя оставил отец? Он хотел прижать меня к стенке? Нет, нет, конечно, ничего такого не было, он был искренен, это читалось по лицу.

– Нет, я не злюсь, – вырвалось у меня первое, что пришло в голову, – я не злюсь. Но, по-вашему, нормально отцу желать смерти сына?

– Нет, – на его лице проявился стыд, будто и за ним водился такой грех, – неправильно желать смерти не только собственному сыну, но и любому живому существу. Каждый должен сам дожить свою жизнь. Но эта история связана не с завершением жизненного пути, а с самим путем.

О чем он? Увидев в моих глазах непонимание, Иззет-эфенди с прежней страстью принялся объяснять:

– Пророк Мухаммед, согласно одному из хадисов, сказал: «Умрите прежде, чем умрете».

По моему изменившемуся лицу он понял, что я прежде слышала эту фразу.

– Вероятно, тебе знакомо это выражение. Ты могла слышать его от Пойраза, он любил эту фразу и часто ее повторял. «Умрите прежде, чем умрете». Эти слова разъясняют, как следует любить Аллаха. Их смысл таков: откажитесь от всего, что держит вас в этом бренном мире. Но не только от своего имущества, любимых людей, радостей и привычек, но и от боли, тоски, горя и страданий. И сейчас я расскажу историю, которая очень хорошо иллюстрирует этот хадис…

Однажды один из тайных любимцев Аллаха сидел в своем шатре и беседовал с гостем. Вдруг внутрь вбежал слуга и, пав ниц, горестно закричал: «Беда, о Сейид, сель унес сорок ваших верблюдов». Ни один мускул на лице Сейида не дрогнул, он только прислушался к своему сердцу, приложил к груди правую руку и сказал: «Слава Всевышнему». После вновь обратился к гостю и продолжил приятную беседу. Солнце еще немного поднялось над горизонтом, и тут с улыбкой в шатер зашел другой слуга и радостно воскликнул: «Добрая весть, о Сейид, сорок ваших коз родили по козленку!» На лице Сейида вновь не дрогнул ни один мускул. Он снова прислушался к сердцу и снова, положив на грудь правую руку, произнес: «Слава Всевышнему». Гость очень удивился и спросил: «Сейид, немногим раньше ты получил грустную весть, но не расстроился, только восхвалил Бога, и продолжил наш разговор. Затем тебе принесли радостное известие, но и его ты будто не заметил и вновь довольствовался только хвалой Создателю». Лицо Сейида засверкало, подобно летнему утру. Он объяснил: «Когда мне рассказали о несчастье, я забеспокоился и заглянул себе в душу, но не увидел там ни горя, ни тоски. За это я поблагодарил Господа. Когда пришла добрая весть, я вновь забеспокоился, вновь заглянул себе в душу, но там ни гордости не было, ни восторга. И за это я вновь поблагодарил Милосердного. Верблюды, козы, имущество, вещи – все это приходит и уходит, милый друг, а вот если в сердце поселяется уныние или гордыня, вытравить их оттуда очень сложно».

Слова Сейида очень хорошо поясняют выражение «Умрите прежде, чем умрете». Потому что этот мир преходящ, настоящая жизнь кроется по другую сторону занавеса. Ты представляешь занавес толстым и плотным, но на самом деле это прозрачная стена, тоньше луковой кожуры, легче крыла бабочки, а рвется она легче, чем паутинка. Но, ослепленные цветами этого бренного мира, люди редко замечают и занавес, и кроющуюся за ним истину.

Его слова были весьма убедительны, рассказанная история примечательна, но она не оправдывала отца, который желал смерти своему сыну.

– Тем, кто видит занавес, – сказала я насмешливо, – следовало бы просто лучше относиться к тем, кто, подобно этому юноше, истинного положения вещей не видит. С нашей стороны занавеса и так достаточно дурного.

Иззет-эфенди беззвучно рассмеялся и весело сказал:

– У тебя доброе сердце. Ты умеешь переживать за других, это хорошая черта. Помимо того, это одно из качеств Аллаха. Но в то же время ты очень упряма. Твой отец был таким же упрямым, но вот так легко он из себя не выходил. Он лучше всех нас знал, как важно контролировать свое естество.

Я вспомнила, что никогда не видела отца нахмуренным, вспомнила, с каким состраданием всегда смотрели его глаза, и почувствовала, как в горле встал ком, а по лицу стекла слеза.

– Я плохо помню папу… – я пыталась заглушить охватившую меня тоску. – Когда он оставил нас, я была совсем ребенком.

Не понимаю, почему я вдруг решила признаться… Возможно, мне хотелось подчеркнуть собственное сходство с юношей из истории, возможно, мне требовалось, чтобы Иззет-эфенди был более осторожен в разговорах о моем отце. Но он будто не заметил моих слов. Даже Меннан понял проблему моего гнева и немного подобрался на своем месте, старик же продолжал сидеть и улыбаться так открыто, как обычно улыбаются дети.

– Я тоже был очень маленьким, когда мы с ним познакомились, – он улыбнулся и продемонстрировал удивительно ровную вставную челюсть, – твой отец первым встретил меня на лестнице обители.

Я удивилась: Иззет-эфенди сейчас было где-то семьдесят, отцу же только должно было исполниться шестьдесят.

Он будто понял, о чем я думаю, и пояснил:

– Пойраз был младше меня по возрасту, я же – младше его по уму.

Он указал рукой на спрятавшееся за нашими спинами здание обители:

– Твой отец был неотъемлемой частью этого, подобно тем кипарисам, терракотовому балкону, красным розам или каменному бассейну.

Иззет-эфенди как-то неуверенно посмотрел на меня:

– Ты же знаешь, как твой