Она исчезла последней - Джо Спейн

Тем не менее это не значит, что и в следующий раз сестрица тоже оставит детей в покое, тем более зная, где они.

– Ну у тебя и физиономия, – снова смеется Лука.

– Стой! – кричит Агата. – Просто остановись, черт возьми. И скажи, чего ты хочешь. Еще раз я этого не допущу, Лука. Скажи мне, зачем ты сюда нагрянула, а потом уходи и больше никогда здесь не появляйся.

– А то что?

Сердце у Агаты замирает.

Лука всегда так говорила. А то что. Она всегда хотела знать, как далеко ты способен зайти. Как далеко тебя можно завести.

Лука относилась к людям так, словно все они были ничего не подозревающими объектами какого-то ее антропологического эксперимента.

Агата пристально всматривается в сестру, пытаясь предугадать, как все пойдет дальше, но тут лицо Луки меняется.

Огонь в нем гаснет, и Лука выглядит просто усталой.

– Да черт дери, – говорит она. – Послушай, я знаю, ты мне не поверишь, но все равно скажу. Я больше не сумасшедшая. Ну, типа ею и не была, но, да, знаю. Было время, отжигала.

К фигам болтологию, думает Агата.

Она бросается на Луку, пытается ее оттолкнуть, но та сильнее, чем кажется. Она способна выдержать напор сестры.

– Послушай же меня, Агата! – кричит она. – Я принимаю лекарства. Те, что доктор прописал. Врачи считают, что у меня биполярное расстройство. И они правы, Агата.

Агата отступает и смотрит на Луку.

Лука никогда не признавала, что нездорова. Каждый раз, когда ей нужно было идти к врачу или принимать лекарство, она яростно артачилась.

– Ты шутишь? – восклицает Агата. – Приехала, чтобы именно сейчас мне это сказать? После стольких лет? Я знаю, что у тебя расстройство, Лука. И знала всю нашу чертову жизнь. Просто не знала, что оно называется биполярным.

Лука поднимает вверх руки и смеется. Но сразу серьезнеет.

– Я уже два года как забыла даже запах спиртного, и никакой наркоты. Иначе просто нельзя – я же на таблетках сижу. Приходится держаться, судебные предписания и все такое. Но… Агата, я совсем не хочу разрушать жизнь детей. И знаю, что с тобой им будет безопаснее.

– Тогда зачем ты явилась?

– Твое сообщение! Оно меня напугало. У тебя был расстроенный голос. А потом, когда я перезвонила в полицейский участок, трубку взяла Эмилия. С чего бы ей вдруг там оказаться, вот я и подумала, что что-то случилось. У меня же нет ни твоего телефона, ни электронного адреса… ни позвонить, ни написать… вот и пришлось приехать самой и убедиться, что с тобой и детьми все в порядке.

Лука выпаливает все это на одном дыхании.

И слова ее звучат почти убедительно.

– Олави видел тебя на прошлой неделе, и не смей говорить мне, что он соврал, – говорит Агата. – Ты болталась возле школы.

– О господи, мать твою! – восклицает Лука. – Мне бы и в голову не пришло называть его врунишкой, Агата, но я и рядом не была с его школой! Каким образом? Я не бывала в Коппе много лет. Во что я была одета? Олави сказал, что я разговаривала с ним?

Агата пытается все это переварить.

Действительно, почему Лука не заговорила с Олави? Раньше она никогда до такой степени не владела собой. Просто посмотреть на детей – это было не по ней… Подойти, стиснуть в слишком крепких объятиях, покрыть поцелуями. Осыпать нежеланной любовью, как будто все прекрасно, и это не у нее настроение может измениться в мгновение ока, и это не она была женщиной из их кошмаров.

Лука снова смеется, и ее смех раздражает.

– О боже! – восклицает Лука. – Да ведь он тебя видел, Агата. Разве это не очевидно? Мы же, твою мать, близнецы!

Агата моргает.

Не может быть! Вот ведь дура! Она мысленно возвращается в тот день.

Тогда Агата действительно проходила мимо школы. Была слишком занята и даже не остановилась, не обернулась, чтобы поздороваться. Просто кинула взгляд.

А Олави-то ждал, что Агата поздоровается. Значит, мальчик ее увидел, она на него посмотрела, но не помахала и не крикнула… неужели он решил, что это мать?

Неужели Агата сама вызвала Луку сюда из-за детской оплошности?

Пока все это проносится в голове Агаты, Лука продолжает говорить.

– Я помню, что делала с детьми, Агата. И знаю, что облажалась. Им и в самом деле с тобой лучше…

Лука замолкает. Агата смотрит на нее. Просто смотрит. И слышит. У сестры совсем другой голос.

Он… настоящий. Искренний.

– Я знаю, как они меня боятся, – произносит Лука, понурившись. – Помню… Помню, как они тогда плакали в машине. Поверь, Агги, у меня и в мыслях не было причинять им такую боль. Я дала себе слово. И держу его. Я всего лишь человек, но единственное, черт возьми, хорошее, что я сделала – дала детям шанс радоваться жизни с тобой. Хоть так, да?

Из глаз Луки текут слезы. Хотя Агата понимает, что они наполовину предназначены отсутствующим детям, а наполовину самой Луке, но все равно удивляется, чувствуя, что они искренние.

Агата и хотела бы поговорить с сестрой по душам, это совершенно естественно. И в то же время знает, что не будет. Связь между ними давно разорвана. И ее не восстановить. Агата никогда больше не сможет воспринимать Луку как родную сестру, сейчас надо думать о детях.

Шагая в дальний конец комнаты, Агата голенью ударяется об открытый ящик. Смотрит вниз, и взгляд за что-то цепляется. Вокруг тихо.

Теперь понятно, что мешало ящику закрыться.

Агата наклоняется и достает небольшой альбом.

Проводит пальцами по кожаному переплёту.

– Агата, какого хрена ты вообще здесь делаешь? Что мы, как дети, устроили тут встречу втайне от всех? Разве Миика, этот женоубийца, не живет здесь по-прежнему?

Агата не отвечает. Открывает альбом и принимается листать страницы, рисунок за рисунком.

Она забрала его, размышляет Агата. Так написано в деле. Всегда носила его с собой.

После исчезновения Кайи дом обыскивали. Агата это знает и помнит, как в городе об этом все говорили. Да и в материалах дела остался протокол.

Пальцы перелистывают страницы, Агата обдумывает, но вдруг один рисунок привлекает внимание, и она возвращается.

Это набросок мужчины, лежащего на боку. В постели. Обнаженного.

Агата закрывает рот рукой.

– Агата? Что это?

– Нам нельзя здесь оставаться, – ошарашенно произносит Агата.

– Что? Агата, что происходит?

Агата собирается ответить, когда слышит снаружи снегоход.

Ее машина стоит