Ярмарка коррупции - Дэвид Лисс

Я не собирался снова наведываться к вдове Йейта столь скоро, но отправился туда в тот же вечер, не желая попусту тратить время. Я был близок к какому-то важному открытию, я чувствовал это, и мне казалось, она может мне помочь. Я застал ее со спящим ребенком на руках, греющейся у горячей плиты. Литтлтон тоже был там, и его немало удивил мой визит. Он открыл дверь, держа оловянную миску, наполненную горохом с бараньим жиром, и с зажатым во рту ломтем хлеба.

– Для человека, за чью голову дают сто пятьдесят фунтов, – сказал он, не выпуская хлеб изо рта, – вы посещаете эту часть города с удивительной регулярностью.

– Боюсь, мне нужно поговорить с миссис Йейт, – сказал я и прошел внутрь, не дожидаясь приглашения.

Миссис Йейт не сводила глаз с ребенка, она качала его, ворковала и целовала. Она не подняла головы и не взглянула на меня.

– Этот младенец даже не замечает твоего присутствия. – Литтлтон выплюнул хлеб на тарелку. – Положи его да поговори с Уивером, чтобы он не мог задерживаться здесь долго. – Он повернулся ко мне. – Не хочу, чтобы эти ищейки из мирового суда заявились сюда и сказали, что мы дали вам убежище. Лично я против вас ничего не имею, но, знаете, находиться поблизости от вас в наши дни опасно. Насколько я понимаю, у вас дело, так кончайте с ним и поскорее уходите.

Я подвинул стул поближе к вдове и сел.

– Мне нужно узнать одну вещь. Мистер Йейт посещал Денниса Догмилла за неделю до того, как был убит. Вы не знаете, зачем они встречались и что обсуждали?

Она продолжала качать своего ребенка, ворковать и целовать. Литтлтон пнул ее стул ногой, но она не отреагировала.

– Пожалуйста, – сказал я. – Это важно.

– Для меня не важно, – сказала она. – Не важно, потому что я не могу сказать, чего не знаю, и они ничего не могут со мной сделать, если я ничего не знаю.

– Кто не может? – спросил я.

– Никто. Никто не может сказать, что я чего-то не сказала. Я ничего не сказала, потому что ничего не знаю.

– О чем именно вы ничего не сказали? – спросил я серьезно, но мягко.

– Ни о чем. Вы что, не слышали?

– Эй, он тебя слышал, – сказал Литтлтон. – Он слышал, как ты сказала худшую ложь со времен Адама и Евы. Женщина, скажи ему, что знаешь, иначе у нас у всех будут большие неприятности.

Она покачала головой.

Литтлтон подошел к ней и нагнулся. Он прикоснулся к ребенку.

– Послушай меня, любовь моя, они ничего тебе не сделают только потому, что ты знаешь, что знал Йейт. Но если ты не скажешь Уиверу то, что ему надо, они могут прийти и забрать у тебя ребенка и отдать его в работный дом, где он и дня не проживет без своей мамочки.

– Нет! – закричала она, прижала ребенка к груди, вскочила и отбежала в угол комнаты, словно так могла защитить его от всех зол на свете.

– Эй, это правда. Если ты ему не поможешь, он не сможет помочь тебе, и один Бог знает, что станет с твоим ребенком. – Литтлтон посмотрел на меня и подмигнул.

Я хотел ему возразить. Несмотря на огромное желание выведать ее секреты, я никак не мог согласиться на такой жестокий способ получения сведений. Но не успел я открыть рот, как миссис Йейт сдалась.

– Хорошо, тогда я скажу, – сказала она, – но вы должны пообещать, что защитите меня.

– Клянусь, мадам, если вам будет грозить беда из-за того, что вы мне расскажете сегодня, я не пожалею ни своих сил, ни своей жизни, пока не увижу, что вы и ваш ребенок в безопасности.

Это обещание, несмотря на его романтичность, успокоило ее. Она снова села на стул. Воцарилась тишина. Литтлтон начал что-то бормотать себе под нос, по всей видимости ругательства, но я поднял руку. Я знал, что она заговорит, не было нужды пугать ее еще больше.

Я был прав, так как через какое-то время она начала говорить.

– Я говорила ему, – сказала она, – я говорила ему, что это до добра не доведет, но он меня не послушался. Он думал, то, что он узнал, ценно, как золото, и если бы он понял, что с этим делать, то непременно стал бы богатым. Я знала, что он ошибается. Клянусь вам, я сказала, что он умрет прежде, чем разбогатеет. И была права.

– Что он узнал? – спросил я.

Она покачала головой:

– Он хотел встретиться с человеком из парламента. Человеком в оранжево-синем.

– Херткомом, – сказал я.

Она кивнула:

– Ага. Уолтер считал, что должен рассказать это ему, но человек не захотел с ним встречаться. А Догмилл захотел. Уолтер не доверял Догмиллу, совсем не доверял. Он знал, что Догмилл за человек, но было ясно, что либо он говорит с Догмиллом, либо ни с кем не говорит. А он мечтал разбогатеть. Поэтому он и пошел к Догмиллу.

– О чем они говорили? Что, по его мнению, могло сделать его богатым?

– Уолтер сказал, он знает, что кто-то выдает себя не за того человека. Кто-то из оранжево-синих был на самом деле заодно с бело-зелеными. Он знал имя этого человека и решил, что Догмилл тоже захочет его узнать.

Я вскочил на ноги. Если я правильно понял то, что только что услышал, я не мог бездействовать.

– Вы хотите сказать, мистер Йейт знал, что в среде вигов был шпион тори?

– Ну да, – кивнула она.

– И мистер Йейт знал имя этого шпиона?

– Он сказал, что знает. Он сказал, это важный человек. И он сказал, что оранжево-синий наделает в штаны со страху, когда узнает, что среди них есть якобит.

Литтлтон вынул изо рта трубку и выпучил глаза.

– Якобит? – спросил он.

– Он так сказал, – кивнула она. – Среди них был якобит, и он знал его имя. Не могу сказать, что разбираюсь в политике, но, я знаю, этого достаточно, чтобы отправиться на виселицу. И я знаю, что если человек выдает себя за одного, а на самом деле он якобит, он способен сделать кое-что похуже, не то что убить докера, чтобы сохранить свою тайну.

Мы с Литтлтоном с изумлением посмотрели друг на друга.

– Не просто тори, а шпион якобитов, – сказал я вслух, – среди вигов.

– Важный виг, – сказал Литтлтон. Он повернулся к миссис Йейт. – Надо было тебя послушаться, любовь моя. Есть вещи, которых лучше не знать.