Гать - Александр Николаевич Афанасьев

Кудряшов прошел на дальний конец и остановился около ивового куста. Откуда-то издалека ветер донес еле слышный дуплет. Андрей вздрогнул и повернулся на звук выстрела. И тут же он увидел кряковую. Она летела низко, почти касаясь верхушек камыша, высматривая место, где можно опуститься. Андрей вскинул ружье, ведя утку на прицельной планке, подождал, пока она не подлетит поближе, и выстрелил.

Утку отшвырнуло в сторону, и она, резко набирая высоту, повернула влево.

И тут же Андрей услышал выстрел Дорохова. Утка как будто споткнулась о невидимую преграду: сложила крылья и камнем упала вниз.

— С полем, Андрей Петрович, — услышал Кудряшов негромкий голос Дорохова, — теперь смотри в оба — сей момент начнется…

До темноты они сбили еще двух чирков. Одного Андрей, другого Василий Егорович. Ветер стих. И от черной воды, от бочагов с озерцами ряски, канав, заросших осокой и камышом, неожиданно остро и тяжело запахло гнилой травой и едкой сыростью. Где-то вдалеке еще изредка бухали выстрелы.

Дорохов вытащил из лодки охапку наколотых дров и бросил на бугорок.

— Завсегда с собой дрова вожу, — он помолчал, — на болотах сухой травинки не сыщешь. А без огня пропадешь…

Он присел над дровами и ловко раздул костер. Малиновое пламя вырвало из темноты его мохнатые брови и глаза с каким-то внимательным и чуточку насмешливым выражением.

— Что, Андрей Петрович, задумался? — вдруг спросил он. — Небось прикидываешь, как тут партизаны жили?.. Вот так вот и жили… Как раз на том месте, где ты стоишь, я нашел разбитую рацию ихнюю… А вон там, около куста, землянка была, значитца…

Андрей вспомнил неглубокую яму, заросшую травой и мхом.

— Вон там, — Дорохов поднялся и показал рукой в темноту, — моя изба стоит… и могила Тимохи. Ежели прямо идти — гать будет, но ее ты и днем не найдешь, старая она и ушла под воду давно… Ее покойный Иван Алферов строил, прямо к дому его она вела… — Дорохов замолчал и, повернувшись к костру, пошевелил корявой палкой чуть притухшие угли.

Молчал и Андрей, разглядывая сутулую спину Дорохова.

— Василий Егорович, — негромко произнес он, — а что стало с Груней Алферовой, женой Ивана, которого вы тут вспомнили?

— С Груней-то… — Дорохов поежился и, помолчав, каким-то глухим голосом продолжил: — Убили ее… полицаи ее порешили. Сам слышал, как говорили… В тот самый день, когда бой на болоте был. Домишко сожгли… Я так понял: догадались они, что Груня связной у Тимохи Смолягина была… Засаду там устроили, но она как-то сумела предупредить наших. — Он бросил взгляд на Андрея и тут же снова повернулся к костру и еще яростней пошевелил в углях палкой. — Вот они и свернули с гати, когда уходили. Повернули направо: там-то места совсем гиблые — одни бочаги… Тропинка там есть — Тимоха знал ее, — и прошли они, думается мне, до самого плешака, а там тоже фашисты. Я ведь как раз там и нашел ребят-то… Вот так, значитца…

Андрей молчал, не переспрашивая и не перебивая. Долго он готовился к этому вопросу и не торопился его задавать, хотя, чего греха таить, он сам понимал, что Дорохов тоже ждет чего-то. Неспроста же Кудряшов приехал на охоту!

— Значитца, так, Андрей Петрович, — еще раз повторил Дорохов и вдруг, выпрямившись, резко повернулся на пне в сторону Андрея, — одного никак в ум не возьму: как вся эта петрушка закрутилась? Почему? Где я дал маху? Ведь никто же не знал, что я с Тимохой встречаюсь… Я, поди, все эти годы думаю об этом… И так прикину, и так. Гложет меня то, что мог ребят подвести… Как только, не пойму?..

— Андрей, Росляков вызывает. — Игорь бросил на стол папку с документами и закурил. — Ох и врезал он мне…

— За что?

— За дело… Полковник просто так не врезает. Иди, а то и тебе достанется.

Андрей мигом проскочил знакомый «предбанник» и постучал.

— А, Андрей Петрович, проходи, что стоишь. Я вот что тебя хотел спросить… Как у тебя идут дела с отрядом Смолягина? Новости есть?

— Я побеседовал с Марией Степановной Смолягиной и Василием Егоровичем Дороховым. Сейчас изучаю материалы отряда…

— Начал правильно, молодец.

Росляков поднял телефонную трубку.

— Егоров, зайди ко мне.

Полковник ждал Егорова, молча дымя сигаретой.

— Вот что, Андрей Петрович, мне кажется, что гибель отряда и близкое расположение разведывательно-диверсионной школы гестапо неспроста… Да. — Он нетерпеливо махнул застывшему в дверях Игорю. — Ты тоже вникай… Школа эта исчезнуть не могла. На всех фронтах и всех направлениях таким школам уделялось большое внимание. На мой взгляд, надо сейчас идти по двум направлениям: выяснение причин гибели отряда и второе — школа. Я бы посоветовал вам изучить материалы архивов гестапо в Белоруссии… Чем черт не шутит, вдруг найдем какие-нибудь следы… Верно?

Росляков добродушно усмехнулся, отчего его круглое лицо вмиг подобрело, а у глаз появились мелкие морщинки.

Игорь покосился на Андрея, словно говоря: «Мог бы и сам догадаться… А впрочем, и я хорош!»

— У меня все, бойцы. — Росляков встал и прошелся по кабинету. — Ты, Егоров, свободен, а ты, Андрей, останься на минуту…

Кудряшов опустился в кресло.

— Ты не обижайся на меня, Андрей Петрович, — голос Рослякова звучал ровно, без нажима, — я тебе как старший товарищ хочу сказать…

Андрей неотрывно следил за широкими плечами полковника.

— Неразворотлив ты немного… Конечно, я понимаю, дело новое, ляпов допускать не хочется… Но учти: основа успеха оперативного работника состоит в быстроте мышления и умении ориентироваться. Главное, — в голосе Владимира Ивановича вдруг зазвучала веселая нотка, — учись анализировать факты и… импровизировать при отработке версий. Тогда пойдет! Вопросы есть? Давай, боец, не расстраивайся.

Странно, но это замечание Рослякова в душе Андрея никакой обиды или неприятия не вызвало. Андрей вдруг понял, что неспроста был этот минутный разговор с полковником. Понял он и то, что наверняка полковник знает, что творится у него сейчас в душе.

Снегу выпало много. Андрей шел по узкой, засыпанной снегом тропинке от Ворожеек на Радоницкие болота, мысленно благодаря отца за то, что тот заставил обуть валенки. Стоял небольшой мороз, градусов десять. Пар от дыхания вылетал клубами и, хотя ветра не было, сразу же пропадал за спиной. Валенки Андрея проваливались в снег выше щиколотки, а плечами он задевал ветки березок, и от этого на шапке вырос холмик снега, который от движения то и дело осыпался на лицо, но он не обращал на него внимания, вслушиваясь в таинственную тишину пролеска и скрип снега под ногами.