Кража Казанской - Евгений Евгеньевич Сухов

– Вот здесь они перелезали, ваше высокоблагородие, – заговорил околоточный надзиратель. – Гляньте наверх… Они там даже кирпичи разобрали, чтобы перебираться сподручнее было. А вон и обломок кирпича валяется, – показал он рукой в корневище высоко разросшегося шиповника, откуда красным сколом выпирала половинка кирпича.

– А что в этом месте со стороны монастырского двора находится? – поинтересовался Шапошников.

– С той стороны в это место деревянный забор упирается, – подсказал помощник пристава Плетнев. – Забор невысокий, отделяет монастырский сад от заднего двора.

– Понятно. Значит, они оторвали от стола крышку, – он перевел взгляд на торчавшие из земли короткие деревянные столбики, к которым, очевидно, когда-то прилагалась столешница, – закрепили на ней вот эти жерди, получилось что-то вроде лестницы, а потом приставили ее к кирпичному забору. Когда они влезли на лестницу, то им стало понятно, что перелезть через забор не получится, и поэтому грабители на самом верху разобрали еще два ряда кирпичей и перелезли на ту сторону прямо в монастырский сад. Преступники должны были оставить какие-то следы… Давайте посмотрим тут повнимательнее. Надо понять, какой дорогой они возвращались.

Сыщики разбрелись в разные стороны, стараясь не пропускать ни пяди истоптанной земли. Осматривали поднявшуюся траву, выпиравшие из земли корневища, густые акации, даже поломанные ветки, что торчали всюду неприглядно, словно культи инвалида.

Первому удача улыбнулась помощнику пристава Плетневу.

– Кажись, отыскал, ваше высокоблагородие, – распрямился он в немалый рост. – Брелок это. Гляньте туда.

Подошедший Шапошников в изрядно примятой траве увидел металлический брелок очень тонкой работы.

– А ты глазастый, как я посмотрю, – похвалил помощника Александр Степанович, поднимая с земли сверкнувший брелок. – Нужно матушке игуменье показать, должна знать, где он висел.

– Ваше высокоблагородие, тут еще кое-что отыскалось, – проговорил околоточный надзиратель, указав на небольшой куст акации, атакованный темно-желтым мхом. – Тряпицы на кустах висят.

На длинных ветках акации, ощетинившейся колючками во все стороны, висели два желтых лоскута от шелковой ленты.

– Похоже, что с иконы, – проговорил судебный следователь. – Получается, что после ограбления храма они этой же дорогой и возвращались… А это что такое? – усмотрел Александр Степанович белую бусинку. Поднял ее, повертел в руках. – Жемчужина. Довольно крупная… Не иначе как на ризу была пришита. Да тут еще есть, – заприметил он в кустах несколько жемчужных горошин. – Перелезали через забор, вот и просыпали. – Вытащив из кармана небольшой конверт, Шапошников аккуратно уложил в него брелок; достав еще два, поместил в них обрывки тканей и с десяток жемчужных горошин. Крупные, округлые, с небольшими щербинками, что придавали им еще большую ценность, перлы некогда были извлечены из раковин близ греческого Константинополя. Таких более нигде не сыщешь. – Нужно показать монахиням. Пусть скажут, с какого оклада изъяты.

Вернулись в монастырь, где царила скорбь. Вопреки обычным дням, нынешний был особенно тих. В первом часу пополудни в оскверненную обитель пришел архиепископ Казанский и Свияжский Димитрий[11]. Едва поздоровавшись с настоятельницей Маргаритой, он попросил его более не беспокоить и прошел в осиротелый храм, где в одиночестве молился два часа кряду. Монахини, не смевшие нарушать одиночества владыки, нерешительно топтались в притворе, но, услышав глухие рыдания шестидесятипятилетнего старца, поспешили уйти прочь.

– Что-нибудь узнали? – подошла к судебному следователю игуменья Маргарита. – Кто же совершил неслыханное святотатство? Сейчас у православных праздные дни, со всей России верующие в Казань идут. Вот только у всех у нас тоска на душе. По всей губернии уже печальная новость разошлась, через день-другой вся православная Русь скорбеть станет. Не обиделась бы на нас Матерь Божия, – перекрестилась настоятельница обители.

– Кое-что мы отыскали. Жемчужины, обрывки лент. Думаем, что это с Казанской иконы Божией Матери слетело или с образа Спасителя. Можете взглянуть? – Шапошников вытряхнул из конверта на ладонь несколько перламутровых горошинок.

Не по-старчески свежее лицо слегка просветлело от надежды:

– Это с оклада Казанской иконы Божией Матери. Узнаю каждую жемчужинку. Но все-таки лучше обратиться к монахине Варваре, она у нас заведует золотошвейной монастыря. Знает ризу каждой иконы, многие жемчужинки сама прилаживала. Пойдемте, я вас сопровожу.

Они прошли мимо пруда, в котором, горделиво распрямив шеи, плавали три лебедя – два белых и один черный, мимо двух бревенчатых изб, где размещались трапезная с хлебной и квасной, и вошли в третью, где были ткацкая и рукодельные мастерские.

За ткацкими станками сидели послушницы и монахини, не поднимая голов от красочных полотнищ, и ткали покрывала. У одного из станков, что-то подсказывая послушнице, стояла гибкая высокая инокиня лет сорока пяти с приятным лицом и большими доверчивыми глазами.

– Варвара, подойди сюда! – позвала игуменья наставницу.

Монахиня немедленно подчинилась.

– Слушаю, матушка.

– Вот сейчас господин судебный следователь тебе покажет предметы, найденные у монастырской изгороди, а ты скажи, где ты их видела.

– Извольте глянуть, – разжал Александр Степанович пальцы. – Встречали ли вы такие вещи?

Глянув на раскрытую ладонь, монахиня немедленно ответила:

– Как же не встречать? Эти три большие жемчужинки были закреплены на ризе Чудотворной иконы Богоматери. Эти четыре – на окладе над ее головой, вот эти три маленькие – на одеянии младенца Христа.

Ссыпав жемчужины обратно в конверт, Шапошников открыл следующий:

– А вот эти вещи откуда будут?

– Вот этот кусочек от шелковой ленты, к которой крест золотой был привязан, а висел он на образе Спаса. Украшен он был ярко-красными рубинами.

– Вы не могли ошибиться?

– Да как же можно, барин? – едва не обиделась Варвара. – Сколько же раз я перед этой иконой на коленях простояла. Сколько раз ризы перешивала. Каждая из них у меня и сейчас перед глазами.

– Что ж, вы нам очень помогли. – Глянув, как инокиня тактично отступила в сторону, поинтересовался у настоятельницы. – А со сторожем можно поговорить?

– Можно. Сейчас он у себя, – величаво проговорила игуменья. – Следуйте за мной.

Они прошли к сторожке, притулившейся правым боком к каменному строению. Хлипкая дверь оставалась открытой. Через проем был виден худой старик с помутненным взглядом. Он казался таким же старым, как и иконы, которые он охранял до последнего времени.

Углядев игуменью с сопровождающими, что направлялись в сторожку, почтительно поднялся. Прошаркал два шага до порога и остановился. В старческих потемневших глазах – легкая тревога.

– Федор, тут к тебе господа из полиции пожаловали. Допросить тебя хотят. Отвечай им прямо, как есть, – строго напутствовала игуменья. – А то я тебя знаю, плут старый!

– Матушка, да как же можно? – обиделся старик. – Расскажу все, как на духу.

– Меня зовут Шапошников Александр Степанович, я судебный следователь по важнейшим делам. Расскажите поподробнее, что произошло ночью двадцать девятого июня и как вы оказались заперты