Злые куклы - Елена Юрская

— Я не убивал Лялю, — твердо сказал Кирилл.

— Я — тоже. Я был маленький, — усмехнулся Славик.

— И я, — фыркнула Наташа.

— Ты всегда была маленькая, — согласился Глебов. — И потому осталась в живых. Надеюсь, замуж за меня ты не пойдешь?

— Ой, а давайте сначала поженимся, а потом уже все умрем, — предложил Петров, предчувствуя, что молока он сегодня не купит, если только не поедет в ночной супермаркет.

— Не пойду. — Наталья Ивановна вдруг страшно покраснела и украдкой взглянула на Кирилла.

— А к Толику? Наташа, труп его разложился, но следы… остатки лака… Понимаешь, лака для ногтей. Толик же не красил ногти?

— Ему было не на что купить, — тихо сказала она.

— Ну, вот видишь, значит, ты поняла. А Афина и Даша? Что скажешь, Славик? Что скажешь? Или скажешь ты, Кирилл? Или у вас была маленькая бригада? — Он снова замолчал.

— Так, значит, я тут лишний? — обрадовался Петров.

— Старый дурак, — спокойно сказал Кирилл. — Ты, папа Витя, просто старый дурак. Особенно если ты думаешь, что мы все — еще дети. Ты затеял игру, вот сам в нее и играй. А я не убивал. Я пятнадцать лет с этим прожил… Ты держал меня на ниточках, на веревочках. Да, я сам себя держал…

Петров подумал, что организация публичного дома на колесах — это очень редкий вид сублимации чувства вины, и прислушался повнимательнее. В конце концов, когда-нибудь его выгонят из милиции. И тогда он пойдет в психологи…

— А я не убивал… Понял? Старый ты козел… И деньги мне твои не нужны, и внучка твоя — тоже…

— Что? — Глебов вскочил со стула, вытянул шею и судорожно вдохнул воздух. — Что? Урод…

— Папа Витя, как же так? — Наталья Ивановна подошла к Глебову и обняла за плечи. В этом ее жесте не было ни эротики, ни тепла, ни жалости. — Как же так, папа Витя? Ты все знал, а этого не знал? Лялечка — не дочь Кирилла. Не дочь…

— А сын? — спросил Петров, немедленно делая пометку в блокноте. В какой-то мелодраме Леночка читала о звезде, которая на самом деле была мальчиком, но из него все делали девочку, а он-она не хотел… А потому вроде даже кого-то убил. — А что, от рождения такая гадость приключилась? Или операция по смене пола?

— Он дурак? — удивился Славик, внимательно рассматривая веснушки на лице Петрова-Водкина.

— Не больше, чем ты, — тихо сказал Кирилл.

— Меня жена из-за вас чуть не бросила, — сообщил Петров и повернулся к Амитовой: — Так что, Ляля — это сын?

— Ляля — это дочь, — спокойно сказала Наталья Ивановна. Господи, да что она, дураков не видела? Не буйный, и слава богу. — Дочь, но не его, а Толика… Моего Толика. — Для порядка она всхлипнула и остановила взгляд на Глебове.

— Какая у нас большая и дружная семья, — фыркнул Славик. — Ну, буквально все друг другу родственники…

Кирилл, очевидно, воспринял это заявление как путь к спасению и вызывающе-виновато посмотрел на Наталью.

— Еще не все со всеми, — отрезала она. — Так как же, папа Витя? Дошло?

— Понял, — прохрипел он. — Она сказала тебе об этом. Вот и причина… Она хотела с тобой развестись… Но если бы дочь была твоей, я бы тебя не бросил. А так — зачем нам отец с помойки? И за это ты ее убил? Молодец. — Почему-то Глебову уже было не больно. Он годами, он бесконечно, он ежедневно думал об этом, он не мог понять, никак не мог. Он виделся с ним, с Кириллом, каждый день, внутри все переворачивалось, но ради внучки… Ради семьи… Жена была права — застревающая личность. А ларчик-то открывался так просто!

— Я не убивал, — твердо сказал Кирилл. — Теперь я знаю. «Кто-то забрал халатик». Лялю задушили поясом от халата, но была она в сарафане… А я точно не переодевал ее. Знаешь, папаша, ее еще и отмыли, она должна была быть вся в томатном соке, в конфетах, в крупе. Мы дрались, я вывалял ее в продуктах…

— Кусались? — уточнил Петров.

— Иди ты…

— Да я давно прошусь. — Кузьма Григорьевич устало вздохнул. — Давно прошусь. А сейчас не жалею, что не ушел. Все правильно, Виктор Федорович, все правильно. Она уходила из общежития в халате, поясом которого была задушена, а нашли ее в сарафане… Это и тогда показалось мне нелогичным… А сейчас не кажется… Да, Наталья Ивановна? Ведь кто-то стирал ее вещи? И вещи Кирилла кто-то стирал? И сушил на веревке… И мы все видели, как этот халатик сушился… Правда, Наталья Ивановна?

— Чего ты ко мне привязался? — огрызнулась она. — Я и сама все знаю. Понял? Просто мне это не выгодно. А сейчас — гори оно все синим пламенем. Список тех, кого надо убить, длиннее, чем список выборщиков, которые должны за меня проголосовать. Пусть Дамир сам разбирается, что лучше, что хуже. А мужа мы моей Катюне сменим. Вон хоть на этого, тем более что Жанке он больше не нужен. — Она ткнула пальцем в сторону Славика.

— Это что, бред сумасшедшей? Или по правде такая жизнь? — тихо спросил кандидат в новые мужья по имени Славик.

— Ой, да наш мальчик решил изобразить невинность? — изумилась Наталья Ивановна. Жаль, что пришел Глебов, иначе вместо «невинности» она с радостью употребила бы другое слово — «целка». Это было бы логичнее и точнее. Но… — Это же надо, жить за бабский счет и считать себя мужиком.

— Не трогай хоть его, — попросил Кирилл.

— Кстати, ты напрасно, это же не твой сын. Афина нас всех за нос водила, чтобы скрыть грехи молодости.

— Хватит уже… — огрызнулся Кирилл.

— Что? — спросил Петров. — Опять тайны отцовства?

— Прекратить!!! — не своим голосом заорал Глебов. — Прекратить!!! Это вопрос жизни и смерти, вы что — идиоты?!! Все, что ли, идиоты?!! Прекратить!!! Они умерли!!! Все умерли!!! Как вам не стыдно…

— Стыдно, — сказала Наташа. — Нам очень стыдно, но пятнадцать лет мы все прожили убийцами… И знаешь, папа Витя, мы должны быть тебе благодарны. Без этого могли бы не вписаться. В новое общество. А? Скажи, Кирилл? А так — нам очень легко. Потому что мы знаем — человеческая жизнь ничего не стоит. Особенно если есть великая цель. Так что ори на себя или поступай назад в партию. Поди, партбилет не пропил? Значит, так, Кузя. — Наталья Ивановна повернулась и посмотрела на Петрова. — Тебя я недооценила, ты все правильно понял. Но… Слушай сюда, во-первых, мне и всем нам выгодно, чтобы сел Кирилл. Он пройдет под знаком Синей Бороды. Он убивал всех женщин, которые могли что-то знать о том самом первом убийстве.

— А когда он убивал Толика, то специально накрасил ногти? — поинтересовался Петров.

— Нет. Ты лучше меня слушай, потому что я к этому привыкла. Во-вторых, мне не интересно, чтобы история с моей дочерью, с ее похождениями выплыла наружу. А все, что будет говорить Кирилл, — это оговор и клевета. И в-третьих, у тебя нет никаких доказательств твоей гениальной теории… Кстати, и Виктору Федоровичу так понравится больше, он давно об этом мечтал. Следовательно, или ты его арестовываешь, или я его убиваю, сойдет за применение меры необходимой самообороны. Вопросы и предложения?