Злые куклы - Елена Юрская

— Хамы, ненавижу, — раздалось откуда-то из темного угла за шкафом. — Вон, убирайтесь вон…

— Наташа? — удивился и совсем уж расстроился Дамир. — Наташа?

— Маня! Марья Павловна. Я вызову милицию. Вы вторглись на территорию, которая является частной собственностью.

— Стоп! — Дамир облегченно вздохнул и подумал, что вот для таких моментов счастья он и старается… Он и работает… Ему стало смешно и легко, но рук из карманов он так и не вынул. — Мы, стало быть, помешали вам воспитывать внучку? Или вы играли с ней в бабу-ягу? Или вы готовите ее в космонавты?

— Ненавижу, — тихо, с ненавистью выдавила Марья Павловна, надеясь прекратить дискуссию.

— Жива? — спросил Дамир.

— Жива, — тихо ответил Руслан, задыхаясь от газа, нежности и щемящего чувства предстоящей расправы.

— Выноси, быстро, вон отсюда, пока я добрый! И чтобы ноги вашей на моей земле не было!

— Это в каких границах? — заинтересовалась Марья Павловна и игриво отбросила челку.

— В границах победившего татарского нашествия. Так что, дорогая? Стало быть, и зятя моего — тоже ты?.. Так за это — спасибо. А вот за все остальное — извини, не поблагодарю, бабуся… — Дамир достал из кармана пистолет и устало вздохнул. — Будешь молиться или как?

— Ненавижу нищету, — тихо сказала Марья Павловна и опустила голову. — А знаешь, татарин, она ведь сумасшедшая, Лялька наша…

— Ага, а потому убила свою мамашу в трехлетнем возрасте, а как выросла, то давай и другой народец подкашивать. Папеньку, чтобы за компанию, подружек, а потом и себя, любимую… Слушай, может, выйдем в лесок, потому что тащить тебя потом мне все-таки не с руки.

— Положение не позволяет? — усмехнулась Марья Павловна. — А ведь она, Лялька, знала… Только я подумать не могла, что дитя безмозглое столько лет притворяться может… А с другой стороны, что я без нее?

— Наверное, плакала, когда газом ее травила? А? — Дамир чувствовал себя Робин Гудом. Наверное, с тех пор, как десять лет назад он избавил мир от беспредельщика Кости Хмурого, который воровал детей и убивал женщин, он не ощущал такого полного удовлетворения от дела, которому служил столько лет. Определенно, это была его земля. А он на ней — санитар. И даже — главный врач.

— Плакала, — твердо сказал Марья Павловна. — Ненавижу нищету.

— Ляля, умойся, Кирилл одумается, он ведь тебя любит. Посмотришь, как все хорошо будет… Обещаю тебе. — Марья Павловна подала Ляле полотенце и замочила халатик. — Все пройдет, уверяю тебя. Все образуется. Не делай глупости… Девочка без отца — это… — Слова давались особенно трудно. Марья Павловна слышала весь их скандал и решила все для себя, когда Кирилл пулей вылетел из дома. Невестку можно уговорить. А если нет, то она все равно будет бабушкой внучки Глебова. И это другая жизнь. Без тени мусорных баков и перешитых кофточек. Без изможденного лица, недоедания и гнилых зубов. — Не надо принимать скоропалительных решений.

Ляля улыбнулась, фыркнула и ласково погладила свекровь по плечу.

— Ничего, все будет нормально. К вам я без претензий. Мы понимали друг друга. Но вашего сына я больше не люблю. И о дочери — вы ведь все слышали? Зачем жить во вранье? Тем более, что вон у Афины сыночек? Знаете? Ваш, наверное?

— Ляля, не надо, — попросила Марья Павловна, понимая, что уже ничего изменить нельзя. Она судорожно оттирала пятна на халате, стараясь, бог свидетель, сдерживаться из последних сил. Она надеялась, что это — не окончательно…

— Папе я уже все сказала. Хотела праздник устроить, может, и не права. — Ляля отвернулась к зеркалу, чтобы расчесать волосы.

Марья Павловна вытащила поясок, посмотрела по сторонам, отметила, что забор достаточно высок, тихо вздохнула и накинула поясок на тонкую шею невестки.

— Ну, как хочешь…

Ляля умерла быстро. Наверное, даже понять не успела, что умерла… Марья Павловна перетащила тело в сарай, а перед рассветом вынесла его на дорогу… Это уж потом, на обратном пути, Марья Павловна увидела внучку, которая радостно улыбалась и повторяла: «Бабушка и мама играют… Бабуля несет мамочку…» Марья Павловна отреагировала быстро: «Это не мамочка, а злая ведьма!» Пятнадцать лет она думала, что свела девочку с ума. И это было мучительно и приятно. Но…

— Ненавижу нищету, — тихо повторила она, глядя в дуло пистолета, из которого все еще не летела пуля. Добрый Дамир думал, что она молится. Как же! — А Толика я убила легко. Он хотел забрать дочку. Говорил, что детей двое, а денег ниоткуда не возьмешь. И Афину — легко. Она, дура, все думала, что это Кирилл… тогда, в деревне… А потом вдруг сомневаться начала, выискивать, вынюхивать… Не иначе Лялька проболталась.

— Не ври, бабуся, тебя просто страх одолел, что Глебов женится… на них… А ты — побоку…

— Кто бы там женился, все они — проститутки!

— Кроме моей Натальи, — согласился Дамир.

— А Глебову она не нравилась, — вызывающе заявила Марья Павловна. — Надо было вообще одну Жанку убирать. Потому что все другие для Глебова — мусор…

— В большом лесу деревьев не видно? — усмехнулся Дамир.

— Не видно… Но все вдруг вспомнили, стали кружево плести… Даже Дашка, уж на что дура, но память — фотографическая… — отметила Марья с оттенком гордости. — Надо же — сарафан ей не понравился! А Жанна с другого боку подобраться решила. С детского. Одна головная боль с этим Глебовым!

— Понимаю, — участливо и брезгливо сказал Дамир. Он не любил людей, которые сеют напрасную смерть. — Боялась остаться без денег — надо было воровать лучше, запасать на черный день. Боялась остаться без Глебова — надо было в глаза и в штаны ему залезть, чтобы «бабушка рядышком с дедушкой, снова жених и невеста». Хотя и не понимаю. Много лишних движений.

— Запаниковала, — согласилась Марья Павловна. — Слушай, а тебе киллеры в бригаду не нужны? У меня опыт «домашних» убийств.

— Ну, ты даешь! — восхитился Дамир. — А Кирилл, значит, за тебя сидеть будет… Интересные вы, русские…

— Как сидеть? — насторожилась она.

— Молча и пожизненно. Или умрет в камере…

Марья Павловна затихла. Она ненавидела нищету, но, как ни странно, любила сына. Это ничего, что пятнадцать лет он прожил в кошмарах. Не столько у него мозгов, чтобы переживать из-за забытого убийства. Даже если жертва — жена. Да и не так он ее любил… Жену-то. Зато пожил как сыр в масле. При других обстоятельствах ничего бы он не увидел. А так — пожил при обещанном коммунизме. Отлично. Прекрасно… Но в камере… Навсегда?

Это был ее сын. Ее маленький мальчик. Красивый и не очень умный. В детстве ему не хватало витаминов, он плохо учился. Мало читал, был нездоров, он до семнадцати лет не видел моря… Это был ее сын… А все остальное — только приложением к нему.

Она всегда соображала быстро. Выкрутиться Кирилл не сможет. Даже если Ляля будет свидетельствовать… Но разрешит ли Глебов, Дамир, все остальные, кто остался в живых? И что при этом будет делать она, Марья Павловна? Может, есть смысл бесследно исчезнуть в валежнике и быть найденной только через пару лет… Или не найденной вовсе?