Кровь в наших жилах - Татьяна Лаас

Лиза твердо сказала, пропуская мимо ушей ремарки Вихрева про «обламывания рогов»:

— Я хочу знать имя вашего заказчика.

Перовский, гордо сложив руки на груди, прищурился и напомнил, заставляя Катю вспыхивать гневливым румянцем:

— Вы всего лишь маг из губернской управы. Что-то я не припомню, чтобы у вас было право меня допрашивать. Вы чуть больше, чем ничто.

Вмешалась, не выдерживая Катя:

— Мы можем вызвать вас в жандармерию. Или даже в Опричный сыск. Вы этого хотите?

Перовский набычился и подался вперед — Лиза предупреждающе зажгла огонь на ладони:

— Вот там и поговорим! А пока я имею право ничего вам не сообщать.

Он не видел, как за его спиной вышел из кромежа возмущенный Вихрев.

— У меня есть право задавать вам любые вопросы, — старательно спокойно сказала Лиза, жестом предупреждая Ивана, что его помощь не нужна. Вихрев, скривившись, скрылся в кромеже. В отличие от Алексея, он был дивно послушен.

Под осуждающим взглядом Кати и тихим из кромежа: «Да вашу ж… Елизавета Павловна, ну нахрена так рисковать!» она легко призналась:

— Я цесаревна Елизавета Павловна.

Официально император еще жив, что с Наташей неизвестно, так что Лиза пока цесаревна — у Федора Васильевича, несмотря на возраст, своих детей не было.

Под потолок сам по себе взлетел и раскинул крылья Золотой сокол — вот только самовольного поведения печати Лизе и не хватало!

Перовский опешил, глядя как на пол падают огненные искры:

— Тогда кого я видел на берегу, приняв за вас?

Катя кашлянула, грозно напомнив:

— Перед вами её императорское высочество! Будьте так добры вести себя соответственно своему положению! Отвечайте: кто ваш заказчик!

— Вольский Лев Владимирович, — сдался Перовский — он схватил со стола блокнот и, сев на диван, быстро углем стал набрасывать Лизин портрет с соколом над ней. — Он говорил, что заказал картину в подарок для Московской городской художественной галереи Павла и Сергея Третьяковых.

Лиза пыталась вспомнить все хитросплетения княжеских родов, её привычно спасла Катя:

— Это один из близких Голицыным родов, — подсказала она.

Что ж, начало ниточки наконец-то нашлось. Теперь можно распутать весь клубок.

Глава двадцать девятая, в которой открывается тайна княжон

Все же Голицыны. Они замешаны в случившемся с русалками. Только ниточка тонкая, почти эфемерная. Нужно что-то весомее, чтобы обвинить Голицына в соучастии в деле Шульца. В деле, которого тоже пока нет. Удалось ли Саше разговорить Шульца? Доказательств-то никаких пока нет. Все, что говорил вчера Шульц о русалке, действительно, ненаказуемо. Наказуемо создание артефактов, только то, что в этом замешан Шульц, еще надо доказать.

Золотой сокол, наконец-то погас, с легким шипением растворяясь в воздухе. Перовский недовольно поморщился, но настаивать на возвращении сокола не стал.

За окнами дачи мерно рокотал Идольмень, шуршал уголь по бумаге, Катя рядом напряженно сидела, словно ждала подвоха от Перовского, и молчала. Кромеж тоже безмолвствовал. Наверное, что-то усиленно думал или советовался — хотелось в это верить. Лиза нахмурилась — сейчас даже тишина не помогала думать. Ладно! Будем действовать по наитию. Саша говорил, что это её сильная сторона. В крайнем случае Вихрев вмешается и поможет.

Солнце вышло из-за туч, рисуя на деревянном полу гостиной небо в переплетах огромных окон. Лизе в шинели, снять которую Перовский не предложил, стало жарко. Голова начала побаливать от едких запахов краски, растворителей и, конечно, перегара, чьи отголоски доносились до Лизы. Она решительно спросила:

— Голицын или Вольский у вас брали фотографии? Или забирали зарисовки?

Она замерла в ожидании ответа.

Перовский, не отвлекаясь от рисунка, подтвердил:

— Да, забирали. Они сами выбирали по снимкам, как и кого рисовать…

— Чьи фотографии их интересовали больше всего?

Он на миг оторвался от бумаги:

— Ваши… — Перовский тут же уткнулся в рисунок, что-то растушевывая прямо пальцем, а потом снова принялся рисовать размашистыми, резкими движениями. Вид у него при этом был одухотворенный. И как талант мог оказаться в таком… человеке. — Точнее, не ваши, а той девушки, которую я принимал за вас. И, конечно же, фотографии Великой княжны Натальи. Лев Владимирович говорил, что видит главную идею картины в том, чтобы показать трагедию императорской семьи, чтобы показать сестринскую любовь, пронесенную даже через хаос и смерть. Я хотел сестер Разумовских сделать главными — там все сестры же погибли, это сильнее бы ударило по нервам — столько молодых девушек шагнувших в смерть, обняв друг друга… Но Лев Владимирович настаивал, что история вашей семьи важнее: вознесенные до недостигаемых высот и упавшие на самое дно, как простые смертные… Причем дно в буквальном смысле, но сохранившие любовь… Гимн сестринской любви.

Или просто мишени для охоты.

Кромеж что-то неодобрительно хмыкнул. Лиза даже не поняла, кто это. Вихрев? Или внезапно примчался Алексей? Он любит вмешиваться. Точно! Алексей же! Она чуть не упустила его из виду.

Лиза любила этот момент — момент понимания. Когда каждый факт вставал на свое место, словно шестеренки в слаженном механизме.

Они до сих пор не знают, у кого же артефакт воды. Может, Голицын, владея артефактом, и рискнул бы поспорить с водным змеем, выкрадывая императорскую русалку прямо из хоровода, но спорить с Опричниной себе дороже. По словам лешего по берегу Идольменя каждый год в Майскую ночь ходил Калина — глава Опричного сыска, тот, кому попадаться никак нельзя, тот, у кого на глазах никак не украсть княжну. И ходил он как раз вокруг Наташи. Никто же не знал, что Калина, как опричник, все забывает… Голицыну пришлось искать иной путь, чтобы завладеть живой кровью.

Русалки — охотницы, пусть и людоеды. Они достанут и принесут в дом любую дичь, только сперва эту дичь надо показать, сперва на дичь надо натаскать — без фотографий русалки притащат со дна Идольменя кого угодно, кроме нужной княжны. Собой и своими приближенными Голицын рисковать не захотел — нанял Перовского. Ничего странного в желании художника запечатлеть хоровод русалок нет, а если и заинтересует Калину бродящий по берегу Перовский, как он никого выдать не сможет — он просто делает наброски для картины. Не запрещено. Как все просто.

— …Только одна подготовка заняла несколько лет — важно же было не упустить ни одной детали, — продолжал Перовский, рассказывая, как три Майские ночи делал фотографии и наброски.

«Новичкам тут сложно!» — говорил в прошлый раз он. Лизе ругаться захотелось — тогда она решила, что он говорит за