Занавес памяти - Татьяна Юрьевна Степанова

– Я заорал: «Папа, ты ее задушишь! Папа, ты ее убил!»

Он резко отнял ладони от мокрого от слез лица.

– Отец отвалился к стене, тяжело дыша. А ее голое тело рухнуло назад и скатилось с дивана на пол. Отец сначала даже не понял ни фига… Позвал ее. А она не ответила. Она уже не дышала. Папа ее задушил.

Тени на стене в свете лампы, зажженной среди бела дня в кромешном мраке…

– А дальше? – хрипло спросил Гектор. – Как поступили вы с отцом вместе?

– Я спрыгнул с кровати. Вбежал в залу. Отец пьяный, голый, всклокоченный, перепуганный, жалкий… он слегка протрезвел, возился возле тела, щупал пульс, тряс ее, словно куклу. Потом глянул на меня. Никогда не забуду его лицо…

«Но он же забыл его лицо! – пронеслось в голове Кати. – Он вычистил из памяти все страшное, заместив ложными галлюцинациями… иллюзией… И лишь чудо пополам с новым шоком заставило его вновь заглянуть с той… его собственной Кручи в бездонный омут амнезии…»

– Папа начал плакать и пить водку из горла. Все повторял: «Я не хотел… Девочка бедная… прости меня…» – продолжил Серафим. – Он ослабел и растерялся. А я смотрел на труп на полу и размышлял. Это я ему предложил увезти тело и тайком похоронить.

– Ты? В свои одиннадцать? – вырвалось у Гектора.

– Папа ее задушил и оплошал. – Серафим поднял на него свой темный взор. – Он даже не сразу оделся, забыл про свою наготу предо мной, ребенком. Я ему внушал: «Уравнение с одним неизвестным перед нами…» Я уже тогда увлекался уравнениями вне школьной программы. Если неизвестное останется неизвестным, никто ничего не узнает. Просто надо спрятать тело, так всегда поступают в детективах, а я смотрел сериалы по телику и в Сети. Я сказал папе: «Увезем ее подальше в лес. Она нездешняя, приезжая, кто ее хватится? Нет игрека в уравнении, и его решить нельзя». И папа… он взирал на меня, словно это я был старшим, а он – моим несмышленым сыном… Удивленно и благодарно, с надеждой и страхом.

– Все Он Лжет, – отчетливо, громко, отрывисто заявил Полосатик-Блистанов.

– Я не обманываю, я все вспомнил. – Серафим резко подался к нему.

– Мутишь ты, тварь! – Блистанов сам шагнул к нему. – Трое вас было, да? А про Ариадну Счастливцеву забыл? Твоя бабка твердила: она своими глазами видела папашу с ней на стоянке супермаркета. Бабке врать резона нет. Она говорит правду, а ты, подонок скользкий…

– Нет же, нет! – страстно выкрикнул Серафим. – Не было никакой Ариадны! Я же все вспомнил!

– Твоя бабка ее видела. Урод! – Полосатик-Блистанов резким взмахом руки выбил у него стопку с коньяком.

– Сеня! Отставить базар! – Гектор оттащил его за худи назад, иначе они бы сцепились врукопашную.

– Арсений, подождите, – вмешалась и Катя. Ее страшила мысль: вдруг занавес памяти Серафима в новом конфликте опять задернется уже навсегда и они не узнают важнейших подробностей! – Гек, набери номер Бодаевой, я у нее сейчас выясню при всех.

Гектор отыскал в контактах номер Фабрикантши, продиктованный ему когда-то Симурой, набрал в одно касание и отдал мобильный Кате, включив громкую связь.

– Алло! – раздался голос Раисы Бодаевой.

– Здравствуйте, простите за беспокойство… – Катя старалась говорить спокойно, но ее переполняло волнение. – Нам надо срочно уточнить одну важную вещь.

– У вас с мужем снова ко мне вопросы? – усмехнулась Раиса. – Валяйте, спрашивайте.

– Вы нам сообщили, что незадолго до убийства Геннадия Елисеева вы его видели на автостоянке супермаркета в Тарусе, – Катя подбирала слова, – в компании его любовницы Ариадны Счастливцевой.

– Арьки?

– Вы упомянули: «с его шлюхой».

– Ну да, – хмыкнула Раиса. – Я их видела.

Полосатик-Блистанов сделал рукой жест футбольных фанатов – го-о-ол!! Симура поднялся с дивана.

– Только это была не Арька, – раздалось по громкой связи.

– А кто же тогда? – спросила Раису Катя.

– Я, наверное, от беспокойства нечетко сформулировала мысль, и мы с вами не поняли друг друга, – холодно ответила Раиса. – Шлюха… обычная уличная путана. В Тарусе в те времена работала старая чайная для дальнобойщиков, и путаны туда слетались мухами на мед. Гена подцепил себе самую молоденькую, кажется, Наташку Бабочку, если мне память сейчас не изменяет. С ней переспала половина нашего и соседнего городка. Она всем мужикам пела одну песнь, мол, путешествую автостопом в Москву с юга и денег нет на проезд. Но она никуда не путешествовала, просто сшибала деньги с шоферов на трассе, трахаясь со всеми подряд. Кстати, покойного Кроликовода… майора Буланова, тоже с ней наши кукуевские замечали еще весной – прямо в машине он ее имел, бесстыдницу. Позже она все же куда-то отвалила из Тарусы, видать, действительно рванула в Москву, продавать себя уже в столице. А в июле она еще здесь ошивалась, и Гена, сущий старый кобель, на нее польстился. – Раиса Фабрикантша горько усмехнулась: – Проститутка на него вешалась на стоянке, Наташка Бабочка. А не Ариадна. Я удовлетворила ваше… неуемное любопытство?

– Исчерпывающе. Спасибо вам большое. Теперь все ясно, – вежливо ответила Катя.

Призрак Ариадны, живой и невредимой, за которым они гонялись столь долго и тщетно, поманил их вновь и растаял в тумане – уже навсегда…

– Отец ее один раз лишь при мне назвал по имени, – произнес Серафим, когда связь разъединилась. – Туся… Мы собрали все ее барахло и сняли постельное белье с дивана. Отец притащил брезент, сохранившийся еще от деда Ильи. И мы вместе расстелили его на полу, уложили ее на брезент и закатали, словно в ковер. Голая, растрепанная, с багровым распухшим лицом и прикушенным языком… На шее серебряная цепочка и сердечко-подвеска…

– Вай-вай! – ахнул Ишхан. – Вай, ахперес![34]

– Отец побоялся хоронить ее в лесу в окрестностях нашего дома и шептал мне: «Мы ее увезем на лодке подальше, к карьеру». Мы вдвоем спустили труп в брезенте по лестнице к лодочному сараю, один папа бы ее не донес, я помогал ему. Я оглянулся на наш дом на Круче – темный, безмолвный… Я не желал в него возвращаться ни за какие сокровища мира. Я не хотел даже думать о нем. Он внушал мне ужас. Мы с папой сгрузили в резиновую лодку труп и все собранные вещи в сумках из супермаркета. Стояла глухая летняя теплая ночь. Мы плыли… под звездами. – Симура внезапно криво усмехнулся, вспоминая. – Отец не включил мотор, он избегал любого шума. Он греб веслами. А я на корме придерживал обеими руками брезент… сверток… Мне хотелось его выбросить за борт и покончить разом. Но отец шептал: «Если утопим, труп потом всплывет. Надо похоронить ее в земле».