Рассказы - Роберт Альберт Блох

акселератор, руки не отпускали руль, глаза — серпантин дороги, а мой мозг точила мысль: дурак, знал же, на него нельзя положиться, ни за что не надо было выбирать его первым.

Поздно корить себя, поздно, если не нагоню машину. Теперь они догадались, что я их преследую, это, видимо, и заставило их решиться. На самой крутизне все случилось.

Я ничего не видел, потому что я отставал на добрых две сотни футов, когда дорога последний раз резко свернула. Но я слышал. Приглушенный звук — три хлопка.

Мы, наконец, одолели виток дороги, и я мог разглядеть лимузин, рванувший вниз по прямому отрезку пути прочь от каньона. Задние огни, будто два красных глаза, на прощание мигнули.

Я прекратил погоню.

Затормозил у обочины, рядом с темным комом, вышвырнутым из машины, точно поломанная кукла.

У куклы была дыра во лбу, другая — в груди, и еще одна — в животе.

Обмякшая, бесформенная, руки-ноги нелепо подвернутые, скрючились.

Кей закричала, и я наградил ее парой пощечин. Потом вышел из машины подобрал куклу. Открыл заднюю дверцу и свалил на сидение. Кей туда не смотрела, и когда я сел за руль, на меня не взглянула. Всхлипывала и всхлипывала.

— Мертв, они убили его, он мертв. Я опять ударил ее по щекам.

Она отрезвела. Приложила руки к лицу, вымолвила:

— Остудили. Я кивнул.

— Рад, что к вам возвращается ваша обычная наблюдательность, — я ей сказал. — Вы ее утеряли на время. Иначе кое-что бы заметили. Пол не мертв.

Но я видела… видела дыру у него во лбу… и как он лежал, выкинутый из машины… Она хотела обернуться назад, но я схватил ее за плечо.

Ничего, — сказал я. — Поверьте моему слову. Он еще дышит. Но скоро перестанет, если мы не поторопимся к доктору.

— Кто они были? — прошептала Кей. — Почему они это сделали?

— Ответит полиция, — сказал я. И включил зажигание.

— Полиция, — прошептала она, но могла б во все горло крикнуть — я знал ее мысли: полиция… огласка… скандал… Парсонз, Хоппер, Грейем[Луэлла Парсонз, Хедда Хоппер, Шила Грейем — киножурналисты, задававшие тон в голливудской светской хронике в тридцатые-пятидесятые годы], Сколски, Фидлер[Джимми Филлер — известный журналист светской хроники]…

— Мы обязаны заявить в полицию? — шептала она.

Я пожал плечами.

— Мы — нет. Но доктор заявит. О пулевых ранах обязательно заявляют.

— А нет ли доктора, который держал бы язык за зубами, я хочу сказать…

— Я знаю, что вы хотите сказать. — С мрачным видом я въехал опять на шоссе и помчался через Бель Эйр. — И знаю такого доктора.

— Вы к нему едете?

— Возможно, поеду. — Я помолчал. — С одним условием.

— Каким?

Я бросил на нее взгляд.

— Чтоб ни случилось, вы забудете сегодняшний вечер. Никогда никаких вопросов. Чтоб ни случилось.

— Даже если… умрет?

— Не умрет. Я обещаю. — Я опять взглянул на нее. — Ну, а вы — обещаете?

— Да.

— Хорошо, — сказал я. — Теперь я завезу вас домой.

— А разве не к доктору прежде? Он потерял столько крови…

— Никаких вопросов, — напомнил я ей. — Домой.

У дома я ее высадил. Вылезая из машины, она очень старалась на заднее сидение не смотреть.

— Вы позвоните мне? — прошептала, — Дадите мне знать, как все будет?

— Узнаете, — я заверил ее. — Узнаете. Она слабо кивнула, и я уехал. Я направился прямиком к Локсхайму и все ему рассказал.

Доктор Локсхайм меня сразу понял, как я и предполагал.

— Проигрался, долг, без сомнения. — Кивнул он. — Verdammten — проклятый бездельник. Да, трудно подыскать человека совершенно надежного. А теперь вы должны другого найти. На это время уйдет, пока же нам надо быть весьма осторожными, всем нам. Полу сказали?

— Нет еще, — ответил я. — Прежде всего, подумал, нам следует от тела избавиться.

— Это мне предоставьте, — Локсхайм улыбнулся, — Это не сложно. Уверен, прикончившие его будут молчать. — Он нахмурился. — Но вот девушка, эта Кей Кеннеди?

— Тоже будет молчать. Пообещала. Кроме того, она побоится огласки.

Доктор Локсхайм попыхивал сигарой.

— А она знает, что он мертв?

— Нет. Я сказал ей, он только ранен.

Доктор торопливо выдохнул дым. — Но все-таки знает, что его выбросили на ходу из машины. И слышала выстрелы. И по меньшей мере видела рану на голове, коль не другие раны. А сегодня у нас пятница. Думаете, сможет молчать, пока узрит Пола Сан-дерсона на съемках в понедельник утром? Я поднял руки.

— Что еще мог я при тех обстоятельствах? — спросил я. — Хотя вы правы.

Когда она его в понедельник увидит, это будет для нее шоком.

— И сильным, — поправил Локсхайм.

— Думаете, следует держаться поблизости?

— Определенно. Думаю, вам следует держаться теперь все время поблизости, следить за ней.

— Как скажете.

— Хорошо, теперь оставьте меня. Много работы.

— Хотите, помогу внести тело? Доктор Локсхайм улыбнулся.

— Не надо. Я и раньше их сам заносил… Утро понедельника приготовило настоящее испытание для Кей Кеннеди. Я находился в студии, вместе с внештатником Крейгом руководил операторами. Я видел, как вошла Кей Кеннеди, она была в полном порядке.

Я видел ее, когда появился Пол Сандерсон. У нее и мускул не дрогнул. Может, потому, что она заметила там меня. Во всяком случае, она с утренней съемкой справилась. В полдень я ее потащил на ленч.

Мы завтракали не в буфете. Я повез ее к Оливетти. Подробности не важны.

Важен наш разговор.

— Я, наверное, отгадала, в чем дело, — сказала она. — С субботы, когда в газетах не оказалось ни строчки, я все думала.

— Газеты и должны были молчать, — напомнил я ей. — Кто бы им сообщил?

— Ну, кто-нибудь, — продолжала Кей Кеннеди. — Прекрати Пол Сандерсон на месяц-два съемки, состряпали бы историйку для газет. Но ведь там ни словечка. И я отгадала правду.

— Какую?

— Такую: человек, в тот вечер сидевший со мной в ресторане, застреленный человек, был вовсе не Пол Сандерсон. Помните, я говорила вам, как не похоже он вел себя вне студии, будто совершенно иное лицо. Ну да, конечно. Он был иным лицом. Двойником Пола Сандерсона. Я промолчал.

— Ведь так?

Я избегал ее взгляда.

— Помните, что обещали мне? Никаких вопросов.

— Помню. И я не спрашиваю вас о том вечере. Я не спрашиваю, умер ли двойник или уже лежал мертв, когда вы в машине брали с меня обещание. Я не спрашиваю, как вы от тела отделались. Я только спрашиваю о Поле Сандерсоне, который вообще был к этому не причастен. Или все-таки был?

Она раздавила в пепельнице сигарету. Третью.

— Вы курите слишком много, — заметил я.

— А вы не курите вовсе, — сказала она. — Не пьете и