Расследования Екатерины Петровской и Ко. Том 1 - Татьяна Юрьевна Степанова

У Колосова создалось странное ощущение: вроде бы он активно участвует в осмотре и даже чем-то глубокомысленно руководит. А вместе с тем наблюдает за всем происходящим словно со стороны. Испытывая при этом... любопытство?

Эксперт-криминалист старательно опылил мебель, дверные ручки, косяки, работал в прихожей и на кухне, в комнате и в лоджии, в ванной. Отпечатки? Есть! Даже в избытке. Обширный материал для исследований, только вот...

Опрос соседей мало что дал. О Мелеску никто ничего не знал. Жила она тихо. Квартиру вроде бы получила по наследству от какой-то дальней родственницы, старухи, за которой сначала преданно ухаживала более трех лет... Когда она уходила из дома, когда и с кем возвращалась, жильцы не видели и не знали. Это был спальный район, и там никому не было дела друг до друга. «Тихая была женщина. Интеллигентка!» — сказала о ней начальница ЖКО.

Когда они осмотрели все, что можно, Никита какое-то время провел один в прихожей. Снял со стены рисунки — копии из музея. Забрал с собой. Сам толком не мог себе объяснить зачем.

— Это никогда не кончится, — услышал он безнадежный голос Грачкина. — Я тебе еще там, на водоканале, сказал: это не кончится никогда. И так мы его не поймаем. А ладони-то у нее чистые, Никита. Без ожогов. Видимо, с тех пор, как он лишился там, на Серебрянке, той своей чертовой каменной болванки...

— Печати.

— Ну да, нечем стало орудовать. Нечем прижигать.

— Или он просто не посчитал нужным это с ней делать. Не захотел.

Грачкин хмыкнул задумчиво. Тон начальника отдела убийств ему не нравился. Не нравилось и то, что Колосов так апатично ведет себя на месте убийства. Почти не смотрит на труп. Только на эти рисунки на стенах...

Глава 38

ночь

А для Сергея Мешерского этот день прошел в целом очень спокойно. В девять вечера после работы они встретились с Кравченко и двинули домой на Яузскую набережную. В половине десятого позвонила Катя. Кравченко разговаривал с ней. Мещерский видел: хоть Вадька не признается в этом никому, даже самому себе, по Кате он сильно, очень сильно скучает. Что ж, муж и жена...

Мещерский ушел на кухню, занялся ужином. А они все разговаривали. Катя его не отпускала, а он...

Муж и жена. Мещерский с тоской оглядел свою холостяцкую кухню: сам черт ногу сломит! Где чугунная сковородка?! Вадька говорит — яичницу с салом на обычной сковороде жарить грешно, только на чугунной.

Чтобы отвлечься, он начал думать о... Он ждал, признаться, очень ждал звонка Никиты. Ведь они прослушивают его телефон, значит, знают и о вчерашнем звонке-молчанке. Могли предположить, что... Однако Колосов не объявился. Отчего? Что-то случилось?

Мещерский щедро расколол восемь яиц над шипящей сковородой. Да с чего ты взял! Он просто занят. У него ведь и других дел по горло. И почему ты решил, что это обязательно ОН звонил, этот ублюдок? Может, просто кто-то номером ошибся.

Он заглянул в комнату. Кравченко сидел на диване с трубкой у уха. И лицо его было... В общем, подумал Мещерский, это и называется — счастливая личная жизнь. Семья. Муж и жена.

— Ну ладно, спокойной ночи, — сказал Кравченко в трубку. — Да все нормально, не волнуйся. Сережка вон тебе горячий привет шлет. Да... Конечно... я тебя целую... Катя... Катенька...

— Они слышат вас, — тихо предупредил Мещерский, когда Кравченко повесил трубку.

— А, пусть. Я говорю со свой любимой женой.

«Собственник, — Мещерский тяжко вздохнул, — какой же ты жуткий собственник, Вадька».

Потом они с отменным аппетитом ужинали. Смотрели по телику вечерний выпуск новостей, спортивный дневник. В начале первого Кравченко, сладко-сладко зевая, отправился, как он выразился, «в объятия к Морфею». Мещерский ворочался на своей бывалой продавленной раскладушке. В комнате было очень душно. Он встал и крадучись, чтобы не разбудить приятеля, вытащил раскладушку в лоджию. Распахнул створки застекленных рам настежь. Ночь. Черное небо. Ему казалось: он будет вот так лежать час за часом — без сна. Глядеть в это небо. И — сразу уснул. Точно провалился в глубокую, мягкую яму. Темнота. Вроде бы только закрыл глаза на миг, открыл — темнота...

Телефонный звонок.

В лоджии его было отчетливо слышно, а в комнате, где спал Кравченко... Мещерский вскочил. Холодный кафельный пол балкона. Кравченко, голый по пояс, сидел на диване с трубкой в руках.

— Алло... Алло!

Пауза. Ему не отвечали. Его слушали, изучали.

— Ну, говори! Чтоб тебя...

Ругательство взорвало ночную тишину. «Зря, — подумал Мещерский, — зря Вадька его обложил, не поможет».

Пауза.

Потом Кравченко с силой отшвырнул трубку. Встал.

— Снова повесил трубку? — спросил Мещерский.

— Он сказал: «Выходи. Именно ты».

— Я?!

— Я, — Кравченко выпрямился. — Ну, он меня достал! Сейчас буду на куски рвать.

— Вадя, пожалуйста...

— Ты сиди тут, на телефоне. Ментам вон своим звони.

— Я с тобой!! Я тоже пойду! А они... они же слышали все, могли его засечь.

Кравченко только мрачно хмыкнул, рывком натянул через голову футболку. Мещерский глянул на часы: 3.17. Час Быка. Черт!

Они медленно спускались по лестнице. Кравченко смотрел в окно каждого лестничного пролета. Яузская набережная перед домом была пустынной, плохо освещенной редкими фонарями. Они вышли из подъезда. Дверь с тихим лязгом захлопнулась. Мещерский вспомнил, что позабыл код-ключ. Ключи от квартиры, вот они в куртке, а ключ от домофона... Пока в темноте наберешь на табло номер кода... Черт!

— Никого вроде, — шепнул он.

Они пересекли улицу, подошли к парапету набережной. Кравченко внимательно и настороженно оглядывал все припаркованные машины. Их было немало. Жильцы окрестных домов не имели гаражей и не ставили «ракушек». Мещерский смотрел на реку. Черная ночная вода.

— Никого нет, — повторил он. — Мы б его увидели — набережная как на ладони.

Они прошли немного вперед, вернулись, подождали около четверти часа, чутко слушая ночь. В домах не светилось ни одно окно. Час Быка.

— Ладно, пошли. — Кравченко сплюнул себе под ноги. — Дурдом. Идем, хватит тут маячить.

Вернулись к подъезду. Мещерский начал набирать код домофона. Никак не мог разобрать цифры на табло. Он пошарил в кармане — сигареты, зажигалка. Хоть есть чем посветить. Проклятый домофон. И вдруг...

Это был автомобильный сигнал — два гудка. Близко, очень близко. Мещерский вздрогнул, обернулся — что это? Откуда? Пустая же набережная! Ни машин, ни людей. Кравченко быстро пошел вперед, темнота, соседний дом...

Белая «Волга» — они увидели ее оба. Это была грязно-белая «Волга». Взвизгнув тормозами, на скорости она