Современный зарубежный детектив-9. Компиляция. Книги 1-20 - Роберт Уилсон

этого терпеть. Однажды ты уже испортил мне жизнь, и я не позволю тебе сделать это вторично. Считай это предупреждением. Если я засеку тебя еще раз, я пойду прямо в суд и потребую призвать тебя к порядку. Ты понял? Я унижу тебя, как ты унизил меня.

Острые каблуки зацокали было прочь, но потом опять направились к Фалькону и на сей раз приблизились чуть не вплотную.

— Я ненавижу тебя, — прошипела она. — Ты даже не представляешь, как я тебя ненавижу. Ты слышишь меня, Хавьер? Сейчас я поднимусь, и Эстебан уложит меня в свою постель. Ты хорошо меня слышишь? Он делает со мной такое, что тебе и во сне не снилось.

Отрывки из дневников Франсиско Фалькона

26 июня 1946 года, Танжер

Мне разломило поясницу, и я отправился к врачу-испанцу на улицу Севильи, неподалеку от дома Р. Он осмотрел меня, отвел в соседнюю комнату и велел лечь на живот на покрытую простыней скамью. Открылась другая дверь, и он представил меня своей дочери Пилар, которая работает при нем медсестрой. Она принялась втирать мне в поясницу масло, отчего по моим чреслам разлился необычайный жар. Потом она спустилась вниз, к копчику. К концу процедуры меня расперло до неприличия. В ее маленьких руках какая-то магическая сила. Она велела мне являться к ней на процедуры ежедневно в течение недели. Вот если бы все недуги были такими!

3 июля 1946 года, Танжер

После долгих отнекиваний Пилар согласилась попозировать мне для портрета, но в обед прибежал мальчик-слуга сказать, что она прийти не сможет. Ближе к вечеру мне нанес визит Карлос Гальярдо. Это еще один из «собратьев по кисти», но определенно не Антонио Фуэнтес. В нем нет ничего аскетического. Он темная личность. Сильно пьет и делает это, как правило, в баре «Ла Map Чика», где мы и познакомились. Мы покурили вместе гашиш и показали друг другу свои работы, не обмениваясь впечатлениями.

К. явился с марокканским пареньком, тащившим за ним корзинку с покупками, которую они оставили у двери. Мы сидели на низеньких деревянных скамейках в одной из темных прохладных комнат, далеких от пекла внутреннего дворика. Мой мальчик-слуга поставил между нами кальян и набил его смесью табака с гашишем. Мы курили. Гашиш сделал свое дело, и я млел от удовольствия. Бессвязные мысли плавали у меня в голове, как аквариумные рыбки. Мальчишка-марокканец стоял рядом с К., поставив одну смуглую ступню на другую. Парень был обрит наголо, по всей видимости, чтобы не заводились вши. Он улыбался мне. Ему едва ли сровнялось шестнадцать. Я опустил взгляд и увидел, что К. запустил руку под джелабу мальчишки и гладит его ягодицы. Я не знал о таких наклонностях К., но меня нисколько не покоробило. Я что-то спросил о противоположном поле. «Да, — сказал он, — разумеется, мне нравятся женщины, но в сексе с женщиной есть что-то запретное. Я объясняю это строгостью, в которой нас, испанцев, воспитывают матери. А здешние юноши отдаются совершенно свободно, потому что так было всегда и никто не считал это зазорным. Могу же я себя ублажить. Я все-таки сенсуалист. Вы, наверно, заметили это по моим картинам». Я что-то пробормотал в ответ, и он продолжил: «А вы, мой друг, настоящая ледяная глыба. Вы сдержанны и холодны. Я прямо слышу, как в ваших полотнах свистит студеный ветер. Здешняя жарища должна бы вас растопить, но я что-то не вижу никаких признаков оттаивания. Пожалуй, вам стоит найти какого-нибудь мальчика для безгрешных плотских утех». Мы еще немного покурили, и я почувствовал себя наверху блаженства. К. сказал: «Забирайте-ка Ахмеда в свою комнату и прилягте с ним». Меня как током ударило: это предложение не внушило мне ужаса, а вызвало прямо противоположную реакцию. Мальчик подошел ко мне. Я едва мог говорить, но все же сумел отказаться.

5 июля 1946 года, Танжер

П. пришла с матерью. Жара немного спала, и мы уселись во внутреннем дворике под фиговым деревом. Мы разговаривали. Взгляды женщин порхали, как птички с ветки на ветку. Я чувствовал себя здоровенным котом, готовящимся пообедать. Мать Пилар пришла сюда, чтобы что-нибудь разузнать обо мне…

Поскольку фирма Р., в которой я состою компаньоном, — одна из наиболее известных в испанской общине в Танжере, женщина вскоре уже клевала с моих рук, словно у меня были полные горсти проса. Я не посещаю скучных светских мероприятий и потому неизвестен. Если бы ее занесло к обитателям chabolas на городской окраине, они бы все в ужасе разбежались при одном упоминании El Marroqui. Но мать П. живет на территории между своим домом и испанским собором, так что я в безопасности, и в бар «Ла Map Чика» она тоже вряд ли забредет.

Она попросила разрешения взглянуть на мои картины, я вежливо отказал, но уступил под нажимом. П. стояла ошеломленная перед хаосом монохромных форм, пока ее мать суетилась, пытаясь найти что-нибудь понятное для себя. Она остановилась на рисунке, где был хоть какой-то цвет. Я подписал его и подарил ей, после чего попросил разрешения написать портрет ее дочери. Она ответила, что посоветуется с мужем.

Они ушли, а через несколько минут раздался неистовый стук в дверь. Это был парнишка, который на днях приходил с К. — Ахмед. Он ел персик, и сок стекал по его подбородку и размазывался по щекам. Он облизал губы. Не слишком утонченно, зато действенно. Я втащил его с улицы в дом и пошел за ним, дрожа всем телом, по бесконечным комнатам и коридорам. Он понял мое нетерпение и побежал вперед, подкидывая босыми пятками край своей джелабы. Когда я добрался до спальни, его тело цвета жженого сахара уже просвечивало сквозь противомоскитную сетку. Я упал на него как снесенное здание. После всего я дал ему несколько песет, и он ушел, осчастливленный.

3 августа 1946 года, Танжер

Между мной и доктором установились доверительные отношения, и П. позволено самостоятельно приходить ко мне домой позировать для портрета. Сеансы начинаются в полдень, после закрытия врачебного кабинета, и продолжаются всего час. Очень жарко. Мне приходится работать в одной из светлых комнат, примыкающих к внутреннему дворику. Я рисую. П. сидит на деревянном стуле. Ее лицо совсем близко от меня. Она не шелохнется. Мы не разговаривали, пока я не взглянул на ее руки. Они лежали на коленях, миниатюрные, с длинными пальцами, — изящные инструменты наслаждения.

Я: Кто научил вас делать массаж?

П.: Почему вы решили, что меня кто-то учил?

Я: Трудно поверить, чтобы