Проблема наблюдателя - Песах Амнуэль

дождь. Как вчера. Странная погода: днем тепло и солнце, вечером холодно и дождь. Туча нависла над парком, как плоская темная крыша недостроенного дома — с дырами, сквозь которые пыталось просочиться темнеющее небо, и даже солнце изредка проглядывало, будто проверяя, все ли в порядке там, внизу.

Розенфельд расплатился за номер, проверил по аппликации в телефоне, зарегистрирован ли билет, все было в порядке, да и могло ли быть иначе?

Розенфельд заказал такси к зданию Департамента математики — хотел пройти мимо скамейки, на которой они с Джейн сидели днем. Почему-то на ум пришло библейское: «На берегу реки они сидели и плакали…»

На скамейке полулежал молодой человек, подложив под голову рюкзак, и читал толстую книгу, держа ее навесу над глазами. Неудобно. Тяжело. Странно поступают люди.

Бауэр позвонил, когда Розенфельд садился в такси. Он захлопнул дверцу и ответил на звонок прежде, чем телефон успел перекинуть вызов на автоответчик.

— Я хотел сказать…

— Я знаю, — перебил Розенфельд. — Я говорил с мисс Бохен.

— Но вы не можете знать…

— Я знаю, — мягко повторил Розенфельд.

— О том, что Джеремия создал именно нашу Вселенную?

— Нашу — в частности.

— В частности, говорите? — Голос Бауэра стал настороженным. — То есть вы поверили в…

— Это не вопрос веры, — сухо сказал Розенфельд. — Все, что произошло потом, — доказательство.

— Потом?

— Жизнь между смертями.

— Вы о письмах… — Бауэр вздохнул.

— Вы сказали: о письмах, профессор. Не о письме. Множество вселенных. Мультиверс. Именно его сотворил доктор Бохен из математических структур. Письма — доказательство.

— Гипотеза. — Бауэр вздохнул еще раз. — Аргумент, согласен. Не доказательство.

— Профессор Бауэр, — Розенфельд старался говорить без эмоций, но они все равно прорывались сквозь его напускное равнодушие, — я эксперт, а не следователь. И свою работу эксперта я проделал, уверяю вас.

— Будете докладывать начальству? — отчуждение, звучавшее в голосе Бауэра, стало таким очевидным, что Розенфельд отодвинул телефон от уха: будто темная энергия, разгонявшая Вселенную, выплеснулась концентрированным комком.

— Я эксперт, — повторил Розенфельд и не удержался от встречного вопроса: — Вы же… или кто-нибудь из коллег… профессор Ставракос, например, не собираетесь подавать заявление в полицию?

Он «увидел», как Бауэр удивленно поднял брови и потянулся за палкой.

— Нет. — Ответ был коротким и определенным.

— И статью с описанием эксперимента доктора Бохена писать не будете?

Розенфельд знал ответ, но хотел услышать. Все-таки возможны были два варианта. Нет, статью писать не будем. Или: не было никакого эксперимента. Нет и нет.

Бауэр отключил связь, не попрощавшись.

— Вам к какому терминалу? — спросил водитель.

Розенфельд взглянул на аппликацию.

— К первому.

* * *

Сильверберг позвонил, когда Розенфельд стоял у информационного табло и искал номер стойки регистрации рейса на Бостон.

— Когда тебя ждать? — поинтересовался старший инспектор. — Кстати, — добавил он, — если прилетишь не очень поздно, заезжай, Мэгги приготовила телячьи отбивные, поужинаем, и ты расскажешь о своем отпуске.

— Не состоявшемся, — буркнул Розенфельд.

— Ты провел в Принстоне целый день! Тебе мало для отдыха? Или ты хочешь сказать, что не узнал ничего, за чем летел туда на самом деле?

— На самом деле я… — начал Розенфельд и замолчал. Во время разговора взгляд его скользил по залу, и в дальнем конце он заметил…

— Стив, — быстро произнес он, — извини, я перезвоню чуть позже.

— Эй! — забеспокоился Сильверберг. — В чем дело, Арик?

— Перезвоню, — повторил Розенфельд и отключил связь.

Он почти бежал, огибая группы пассажиров, стоявших в очереди на регистрацию, стараясь не упустить из вида знакомую фигурку, будто выточенную из камня. Мисс Бохен медленно шла вдоль внешней стеклянной стены, будто купалась в солнечном свете, набегавшем на нее волнами из-за того, что где-то на высоте ветер быстро гнал облака, то и дело закрывавшие солнце, как в детском стробоскопе, который Розенфельд любил рассматривать, а однажды, потеряв интерес, подарил соседскому мальчишке, в ту же минуту уронившему игрушку, разбившуюся об асфальт.

Образ и воспоминание мелькнули быстрее, чем Розенфельд успел их осознать, но, когда он подошел к Дженнифер и молча встал рядом, то знал, почему возник именно этот образ и именно это воспоминание.

Мисс Бохен вздрогнула, и он смущенно улыбнулся, произнеся мысленно — чтобы она услышала: «Я не хотел тебя пугать!»

— Боже, — сказала она и поставила на пол чемоданчик. — Я думала, вы уже улетели.

— Джейн… — Розенфельд понимал, что произносит слова, о которых, скорее всего, пожалеет, — вы еще не прошли регистрацию?

— Нет.

— Значит, у нас есть время выпить кофе.

Это был не вопрос, а утверждение, и мисс Бохен промолчала.

Розенфельд поднял чемоданчик — легкий, будто внутри не было ничего, кроме пары летних платьев, — и, взяв Дженнифер под руку, направился к кафетерию, расположившемуся посреди зала, будто спрут на океанском дне в ожидании добычи.

Они заняли столик подальше от толпы будущих пассажиров.

— Вам капучино?

— Черный кофе, без сахара.

— Хорошо.

Себе он тоже взял черный. Сел напротив, посмотрел в ее глаза, похожие сейчас на два глубоких озерца, в которых плавали невысказанные мысли, и произнес, волнуясь:

— Джейн… Мисс Бохен… Послушай… Послушайте… Я не могу вас осуждать за то, что вы сделали. Я понимаю. Они — нет. Они просто приняли к сведению и никогда не станут вам друзьями. Это будет всегда стоять между вами. С этим вам жить. И я…

Он хотел произнести фразу, которую она не хотела услышать.

— О чем вы? — спросила мисс Бохен. Руки она сложила на столе, как школьница на уроке, отодвинув локтем пластиковый стаканчик. Тот покачнулся, но устоял, будто стойкий оловянный солдатик.

Розенфельд взял себя в руки.

— Пазл, — сказал он. — Пазл все время складывался правильно. Несколько раз. В одной реальности такое невозможно. В одной реальности существует единственное решение, один результат наблюдения. Но если реальности меняются так быстро, что память не поспевает и воспоминания смешиваются, будто жидкости в коктейле, то возникают странности… Простите, я не с того начал.

— Да, — сказала она.

— Джерри… Он ничего не стал бы делать, если бы вы ему не приказали.

Неправильное слово, не подумал. Но сказал и не стал жалеть.

— Я никогда ему не приказывала! — возмутилась мисс Бохен. Подняла взгляд, но смотрела не в глаза Розенфельду, а на верхнюю пуговицу рубашки. И говорила, будто в микрофон.

— Никогда! Мы просто разговаривали.

— Он с детства находился под вашим влиянием. Старшая сестра… У меня нет сестры, — добавил он, — но я представляю…

— Джерри был очень несамостоятельным, — будто извиняясь, сказала мисс Бохен. — Я вам рассказывала. Вся его воля, весь темперамент, внутренние силы сосредоточились…

— На математике.

— Да.

— А жизнью его руководили вы. Джеремия не женился, потому что этого не хотели вы. А