Рассказы - Роберт Альберт Блох

вставать раньше семи, наскоро перекусывать и к восьми садиться в микроавтобус со всеми нарядами и оборудованием. Вам доводилось хоть раз трястись в старенькой микруше по ухабистой дороге при температуре под сорок Цельсия? Поверьте, настроение такая поездочка не поднимает.

А ведь еще предстояло готовиться к съемке. Смитти был прекрасным фотографом, но стремился к совершенству во всех мелочах. Да и Пат Грисби не меньше возилась с нарядами. Короче, съемка заканчивалась только в два часа, и мы, само собой, оставались без ланча. Голодные и утомленные, мы загружались обратно в автобус и поднимались на борт только к половине пятого.

Вечера каждый проводил по своему усмотрению. Смитти обычно сидел в баре. Лесбиянка Пат в первый же день подкатила к Уилме, но получила отказ и открыла охоту на других дамочек. А я…

Меня Уилма притягивала с первого взгляда. А смотреть на нее я мог часто — не вызывая при том подозрений. На съемочной площадке она вела себя, как истинный профи. Когда мы умирали от жары под полуденным солнцем, она оставалась спокойной, хладнокровной, уравновешенной. Ни капли пота на лице, ни одного выбившегося волоска, никаких жалоб. Настоящая леди. Понятное дело, я на нее глаз положил. Старался подобраться и так, и эдак, да только без особого успеха. Когда мы стояли в портах, по возвращении со съемок она ретировалась в свою каюту, и мне никак не удавалось пригласить ее на обед. Есть она предпочитала у себя, чтобы не одеваться и не краситься. Как-то я предложил ей пообедать в моей каюте, но и из этого ничего не вышло. Так что для общения у меня оставались только вечера.

Вы знаете, наверное, какие они — развлечения на борту круизного лайнера. Старые фильмы для пожилых дам, танцы на крошечном пятачке, фокусники и местные певцы. Поэтому в основном мы гуляли по палубе. Когда я предлагал пропустить стаканчик в моей каюте, она всякий раз убеждала меня, что ей куда приятнее смотреть на дельфинов.

Я, конечно, понимал, что сие означает, но отступаться не думал. Я звонил ей после завтрака. Иногда — когда она позволяла, — заглядывал к ней. И знаете, пока я слишком уж на нее не стал напирать, общению со мной она радовалась. Отсюда я сделал вывод, что время играет на меня. Правда, то, что я не получал желаемого, начинало действовать на нервы.

Может, окончательно меня доконал сам круиз. Вернее, тамошняя публика — все уже успели друг с другом перетрахаться. А уж последний отрезок пути, два дня в море от Пуэрто-Рико до Майами, и вовсе превратился в этакий эротический капустник. Но не для меня. Я-то так и сидел с газетой на коленях.

Вот тут я и задался резонным вопросом: чего это ради я, собственно, трачу время на женщину, которая не танцует, не пьет и даже не обедает со мной? Она ведь даже не просто холодна — фригидна! Да, красоты ей не занимать, но нельзя же вечно смотреть на то, до чего нельзя дотронуться!

В последний вечер на корабле я отправился в бар. Ранее мы договорились с Уилмой, что пойдем на прощальный концерт. Я даже не стал ей звонить, чтоб сказать, что не явлюсь. Просто взял — и продинамил.

В маленьком баре, расположенном на отшибе, вдали от залов ресторанов, где собрался покутить напоследок народ, я был одним-единственным клиентом. Бармена тянуло на поболтать, но я решительно оборвал его, потому что пришел для другого: подумать. Что, собственно, произошло со мной в эти две недели? Почему это я вдруг превратился из зрелого, искушенного мужчины в глупого юнца? Ответ на этот вопрос не пришел ко мне — ни после первого стакана, ни после добавки. Я сидел и опрокидывал виски, раз за разом — заливая недоумение и рассерженность.

И вдруг — будто ниоткуда — рядом со мной возникла Уилма в элегантном синем вечернем платье. Ее волосы блестели в свете тропической луны.

— Я везде искала тебя, — улыбнулась она мне. — Нам нужно поговорить.

— Говорить не о чем, — грубо бросил я.

Она не ушла, не оскорбила меня в ответ — просто села рядом и принялась смотреть. Внимательно-внимательно. Изучающе.

— Может быть, пойдешь уже? — не вытерпел я.

Уилма взяла меня за руку.

— Ты на меня запал, да?

Я не ответил. Потому что ответ не требовался — все было ясно и так.

Она встала, потянула меня следом за собой:

— Пошли в мою каюту.

Вот так номер! Две недели меня на шаг не подпускали, и вдруг — извольте идти. За пару часов до прибытия в порт!

Мы вошли в ее каюту, закрыли дверь. Она там уже все подготовила: свет — притушен, кровать — разобрана, бутылка шампанского — в ведерке со льдом. Уилма налила мне бокал. Себе — нет.

— Приступай, — сказала она. — Я не возражаю.

Но я возражал — и прямо заявил ей об этом. Как-то нелогично это все. Если она сама хотела, почему тянула до последнего?

Ее взгляд я не забуду до конца своих дней:

— Потому что сначала я хотела убедиться, что выбор сделала правильный.

Я отпил шампанского, и после виски из бара оно крепко ударило в голову.

— Убедиться в чем? — спросил я. — В чем дело? Ты думала, у меня не стоит?

На лице Уилмы не дрогнул ни один мускул.

— Ты не понимаешь. Мне требовалось время, чтобы узнать тебя. Чтобы понять, пригоден ли ты.

Я поставил на столик пустой бокал.

— К тому, чтобы завалиться с тобой в постель?

— К тому, чтобы стать отцом моего ребенка, — качнула головой она.

Я уставился на нее во все глаза.

— Погоди-погоди. Не так быстро…

Она беспристрастно возвратила мне этот взгляд.

— Я ждала. Две недели наблюдала за тобой — и в конце концов вынесла вердикт. Ты физически здоров. С генетическим материалом у наших отпрысков все будет в полном порядке.

— Да дослушай ты! — перебил ее я. — Не собираюсь я на тебе жениться! Тем паче — содержать незаконнорожденных детей!

Она пожала плечами.

— Я не прошу тебя жениться на мне. Не нуждаюсь в финансовой помощи. Если этой ночью я забеременею, ты об этом даже не узнаешь. Завтра наши пути разойдутся. Обещаю, меня ты больше не увидишь.

Она придвинулась ко мне — встала так близко, что я почувствовал волны тепла, идущие от ее тела. Это тепло… эти духи… ее низкий голос…

— Я хочу ребенка, — прошептала она.

— Послушай, — я все же решил проявить хоть каплю благоразумия. — Я ведь тебя даже не