Современный зарубежный детектив-7 (Крутой детектив). Компиляция. Книги 1-27 - Сара Парецки

высыхая на то мгновение, когда вентилятор поворачивался ко мне, и с готовностью оживая в следующую минуту. Я перебрал в голове все, что было в моем распоряжении. Немного. Рэю очень бы хотелось, чтобы я отработал свой долг, следующим же рейсовым автобусом отправив Миллера в Плейнтон. Еще вчера я бы согласился на это, еще вчера — до той минуты, когда кто-то послал крупнокалиберный заряд через окно моего кабинета, в грудь моему посетителю! И до того, как Джеффри Энтони вдребезги разбил мои иллюзии, задев мимоходом и лучезапястный сустав.

Было совершенно очевидно: что-то происходит. Но что? Оставалось гадать на кофейной гуще. Заваривалась некая каша, не угрожавшая международной безопасности, но достаточно отвратительная и мерзкая, и один бедолага, уже обжегшийся ею, попросил меня о помощи. Не хочешь расхлебывать ее вместе с ним, Джек Хейджи, — не бери у него денег. А ты взял. Теперь из-за этого одного то хватают, то выпускают, другого вообще пристрелили, а я накрепко усвоил, что в городе Нью-Йорке невежливо стоять спиной к людям, даже если стоишь у писсуара.

Через восемнадцать минут после того, как Джин Уорд повесила трубку, стук в дверь возвестил, что она вновь появилась в моей жизни. А я еще сомневался, суждено ли нам встретиться вновь. Суждено. Она была далеко не так холодна, как в первый раз, она явно не справлялась с нервами. Я понял, что она напугана, по тому, как она шла от двери к моему столу, а увидев ее глаза, убедился в своей правоте. Случилось что-то еще такое, что заставило ее непреклонный взгляд сделаться честным, искренним и умоляющим, как у детей и нищих.

Она села на тот же самый стул, что и вчера, и начала с ходу, обойдясь без приветствий:

— Что нам делать, Джек?

— С кем?

— С Карлом. С полоумным Миллером. Я так боюсь... Не знаю, как быть, не знаю, где я в безопасности, а где — нет.

— Не могли бы вы выражаться яснее.

Тут она наконец посмотрела на меня и заметила некоторые перемены в моей внешности, произошедшие с нашей первой встречи. Не заметить багрово-желтые кровоподтеки на лице и шее мог только слепой. Она ахнула и даже чуть подалась назад, словно ей захотелось быть подальше от такого страшилища.

— Боже мой! Значит, он и здесь побывал!

— Кто? Миллер? Вы думаете, это он так меня разукрасил?

Я был почти оскорблен, но как человек взрослый, решил не придираться. А между прочим, если бы Миллер напал на меня, он сбил бы меня с катушек не хуже, чем это вышло у старины Джеффа. Великое дело — подкрасться сзади.

— Нет, — сказал я. — Обошлось на этот раз без Миллера. А почему, кстати, вы решили, что он стал бросаться на людей?

Она начала говорить — и сейчас же осеклась, издав только какой-то невнятный звук. Видно это было слишком глубоко запрятано, и слова не шли с языка. Справившись с собой, она предприняла вторую попытку:

— Карл... был у меня вчера вечером и... такой... в таком состоянии, что...

— Пьяный?

— Ужасно, — отрывисто произнесла она. — Он был так пьян, он говорил, что уберет каждого, кто станет у него на дороге, повторял, что всех поубивает. И знаете, Джек, он был так пьян, что мог сделать это.

Она взялась за распахнутый ворот своей блузки и отвела его влево, показав мне крупный синяк на плече, совершенно не подходивший к ее фарфоровой коже. Демонстрация продолжалась одно мгновенье, но мне и этого хватило. Я понял. Я устал от людей, пострадавших по милости Миллера, тем более, что многие пострадали от его немилости.

Рассказ Джин о ее беседе с Карлом и время этой беседы придавали новый вес аргументам в пользу того, что именно его палец лежал на спусковом крючке в ту минуту, когда чья-то пуля пробила насквозь грудь Джорджа и спинку одного из моих стульев. Рэй был уверен в невиновности Миллера, но Рэй далеко не всегда оказывается прав. Я, впрочем, тоже.

Мисс Уорд, поправляя воротник блузки, заметила наконец я картонку вместо стекла в окне, и сломанный стул. Переменить тему беседы никак не удавалось. Я рассказал ей, как было дело.

Новость подействовала на нее сильней, чем я предполагал. Слезы, только ждавшие предлога, хлынули из глаз. Она уже более или менее успокоилась и начала говорить, а они все катились у нее по щекам.

— Бедный Фред... Бедный Фред. Вы не подумайте, будто у нас с ним что-то было... Вовсе нет. Он был хорошим, порядочным человеком, с сильными мозгами, умел рассуждать логически... Как несправедливо, что это случилось именно с ним... Бедный Фред...

Я был удивлен. Расскажи мне кто-нибудь о такой реакции, я решил бы, что мисс Уорд ломает комедию. Мне казалось, она не способна к таким сильным чувствам. Однако вот они — налицо. Почему ее так потрясла гибель Джорджа, сказать затрудняюсь. Ясно, что своего бывшего мужа она не оплакивала бы так горько. Но вот она наконец взяла себя в руки, вытерла последние капли соленой влаги со щек и с помощью зеркальца определила ущерб, нанесенный ее косметике. Но краситься заново не стала, а просто насухо вытерла «клинексом» размазанную тушь и тени. Потом принялась извиняться — за свою несдержанность, за слезы, за то, что так ужасно выглядит, за то, что задерживает меня. Короче говоря, за все, кроме обострения конфликта на Ближнем Востоке.

Я протянул руку, прикоснулся к ее плечу и попросил не беспокоиться. Это вызвало новый поток слез. Тогда я замолчал. Что еще я мог сказать? Когда я увидел ее впервые, я был слишком пришиблен, чтобы оценить ее верно. Слишком прихотливо было сочетание твердости и беззащитности, чтобы выносить суждение. Сейчас делать выводы стало легче. Мне было ее жалко — она вляпалась в самую гущу этой кровавой неразберихи, стала ее жертвой вместе с Миллером. Или благодаря Миллеру? Пока неизвестно.

Она обошла мой письменный стол, обвила меня за шею, продолжая плакать бурно и горько. Прижалась ко мне, дрожа всем телом и давая выход своим страхам, и скорби, и ожесточению. Такие рыдания в служебном кабинете могли бы стать причиной вызова полиции, если бы кому-нибудь в этом доме до чего-нибудь было дело. Я держал ее за плечи столько, сколько было нужно, и ее отчаяние невольно передавалось мне. Я был рад ему и не пытался утешать ее или успокаивать. Оно было для меня горючим, на котором я мог ехать дальше, забыв, как ломит, горит и саднит все мое тело. Ее