Красная Шапочка - Александр Иванович Красильников

Может, так и не нашел, если бы девчонки в степь не вышли да не увидели его машину. Ах, какие молодцы!.. Иван Филиппович прижимал дочек к груди и не хотел отпускать, словно боялся, что снова они потеряются и тогда уж он их совсем никогда не найдет.

Тут и машина подъехала. Шофер вышел из кабины, а в руках у него большущий полосатый арбуз.

— Со встречей давайте арбузом угостимся, — улыбнулся он.

Но Иван Филиппович не услышал его и не увидел арбуза.

— Поехали, поехали, — проговорил он и потащил дочек к машине. Усадил их в кабину, сам на подножку встал. — Давай, Алексей Андреевич, к хутору.

Уже через полчаса, подпрыгивая на мягком сиденье рядом с шофером, Галя и Нина мчались по проселочной дороге в Николаевку. Тетя Катя со слезами на глазах распрощалась со своими «сиротинками».

— Колы, ж тэпэрь и довэдэтся устринуться… Вы ж, дивчатки, не забувайтэ меня.

Иван Филиппович, прощаясь с тетей Катей, все искал какие-то большие слова, чтобы поблагодарить женщину, понимал он, как повезло его девчонкам, что они попали к такому доброму человеку. Дочки рассказали ему, как они выезжали из Сталинграда, как их высадили в степи подкидышами… Но слова все не находились, не умел он с этими словами обращаться, не очень-то у него их много было, разных красивых. Потоптавшись неуклюже возле девчонок да рядом с тетей Катей, он вдруг ухватил в свои большие ладонищи тети-Катину руку и неуклюже склонился, коснувшись губами шершавых, с распухшими суставами пальцев. Получилось это у него совсем нескладно, потому что такое в его жизни, чтобы руку женщине целовать, было впервые. Тетя Катя не поняла сперва, чего он за руку ее ухватил да наклонился, а потом вырвала руку-то, что тоже получилось неловко. А вырвала ее потому, что тоже до этого никто не целовал ей рук, и еще потому, что застеснялась за свои руки, красные, в глубоких складках трещин.

— Спасибо вам за дочек, Екатерина Григорьевна, большое спасибо, — покраснев, как вареный рак, сказал Иван Филиппович.

— Что вы, — сердито ответила тетя Катя, — мы ж хоть и чужие, а свои.

По сведенным к переносице бровям можно было понять, что тетя Катя в самом деле рассердилась на Ивана Филипповича за его «спасибо». И уехали они из хутора с неловким чувством, вроде обидев чем-то тетю Катю. Но тетя Катя долго стояла у хаты своей, провожая взглядом машину, потом и рукой махнула. Это только казалось, что она рассердилась, просто она считала, что незачем ее благодарить за девочек, она ведь не за благодарность приютила их. А Ивану Филипповичу, который ехал в кузове, неловкость своя сначала казалась уж очень значительной, а потом, через какое-то время он сдержанно ухмыльнулся, представив свою дюжую фигуру склонившейся в поцелуе.

Теперь он был почти счастливым человеком: дочки рядом с ним! Но тут же подумал: «Еще с матерью там как, в Сталинграде? Ее бы вызволить, и тогда…» Но и тогда, по размышлению Ивана Филипповича, снова бы счастье было неполным. Надо эвакуировать колхоз из района междуречья, где вот-вот должны немцы появиться, а он целые сутки потерял, разыскивая дочек. Сидел Иван Филиппович, и уже не было в душе того равновесия, которое он только что почувствовал. И не только жена, и не только колхоз, в который ему нынче же надо выехать, как только устроит с жильем дочек, вся война, надвинувшаяся на землю черной тучей, была на его, Ивана Филипповича, совести.

А девчонки сидели в кабине и посматривали по сторонам, потому что машина въезжала в какое-то большое село, а может, город. Не такой, конечно, как Сталинград, но вот они едут-едут по улице, а она все не кончается, широкая… А вон, наверное, мельница, потому что возле видно мешки белые, и военные грузят на машину эти мешки. Дома все деревянные, как в Сталинграде за железной дорогой, но есть и из кирпича сложенные… А это пожарная вышка, наверное, откуда за пожарами наблюдают, вон как высоко она на здании стоит!

Машина то и дело обгоняла или встречала всадников в плоских круглых шапках. В Сталинграде девочки таких всадников не видели. Это казаки… Прошел отряд матросов в бескозырках с лентами, в черных бушлатах. Наверное, им было жарко, потому что лица у матросов распаренные. Очевидно, все эти войска, и конные и пешие, очень долго шли по степным дорогам, а до этого ехали в вагонах поезда и потому устали, но они должны были спешить, чтобы остановить рвущихся к Волге фашистов.

Машина, замедлив движение, осторожно свернула в какой-то узенький переулок и почти сразу же остановилась.

— Вот и приехали, — заговорщически подмигнул шофер Галке.

Остановились они возле серого старенького домика. Когда отец помог им вылезти из кабины, они вошли в сени, а потом открыли дверь и оказались в обычной кухне. Справа, как у тети Кати, стояла печка, какие называют русскими. На шестке валялась заслонка с ручкой. Печь давно, наверное, не топилась. Чтобы приготовить еду, пользовались таганком, что стоял тут же на шестке, растопырившись ножками над кучей угля и золы.

— Здравствуйте, Максимовна, — поздоровался Иван Филиппович. — Вот и мы…

Старенькая женщина в длинной сборками юбке и в фартуке вышла откуда-то из комнат, долго смотрела широко раскрытыми глазами на девочек, сперва собрав губы эдакой дудочкой морщинистой, а потом захватив верхней губой нижнюю. Но совладала с собой и кинулась к Галке снимать с нее красную шапочку:

— Нашлись, детки мои родные… Мать как там, про вас думая, убивается. А все эта паскуда Гитлер! Все это он натворил!

Бабка вертела Галку, будто та была и не человек, а кукла какая, потом взялась за Нину, отобрала у нее узелок с бельем, провела по голове жесткой ладонью, согнулась, разглядывая то одну, то другую, словно собираясь выяснить, на кого больше похожи девочки, на мать или на отца. Но, рассмотрев, ничего не сказала, а повела девочек в комнаты. В доме, кроме спаленки, где обитала, надо полагать, сама старуха, была одна большая, сплошь уставленная кроватями комната. Женщина подвела их к той койке, что стояла у окна, проклеенного полосками бумаги.

— Так что, Иван Филиппович, сам видишь, с семьей тебе тут невозможно. Ищи квартиру.

А Иван Филиппович и сам уже видел, что надо, что-то надо придумать, на колхозной съезжей действительно нельзя ему жить с дочками. К тому ж через