Илийка. Не смолкает прибой - Анастасия Антоновна Зорич

— Давай! Я ведь сказал: куда ты, туда и я.

— Поклянемся быть такими, как отец и мой старший друг, — проникновенно произнес Илийка.

Горячая кровь прилила к лицу, когда он достал пионерский галстук.

— Смотри, вот он! Мальчики в России носят его на шее, а мы будем носить его вот здесь. — Он распахнул куртку на груди.

— Его дал тебе твой друг?

— Да. Знаешь, Михай, пионеры надевают галстук и тогда дают клятву.

— И у нас мальчики дают клятву. Я в книге одной читал… Они разрезали себе руку и писали кровью.

— А мы не будем резать руку. Мы поклянемся так, как пионеры в России. Поклянемся, Михай? — тихо спросил Илийка.

— Поклянемся, — так же тихо повторил его товарищ.

Илийка поднял руку над. головой и горячо произнес:

— Я клянусь быть смелым и честным…

— Смелым и честным… — вторил ему Михай.

— Никогда не отступать перед врагом!..

Илийка поднес к губам галстук и, когда Михай последовал его примеру, разорвал галстук пополам и протянул ему вторую половину.

— Видишь, в нем опять три угла — пионеры, комсомольцы и коммунисты. Храни его, Михай.

— Мы всегда будем носить его с собой. Правда?

— Всегда, — подтвердил Илийка.

Он не мог оторвать глаз от галстука. Слабый, мерцающий свет вспыхивал на нем алым пламенем. Мальчик держал в руках плотный шелк, и ему казалось, что капли горячей, живой крови пропитали его.

Друзья выполняют серьезное поручение

Илийка уже несколько дней работал в котельной. Это было, конечно, далеко не то, чего ему хотелось. Михай, хоть и уставал от сверлильной машины, от побегушек, но все-таки присматривался к тому, как работают слесари. Иногда ему удавалось и самому постоять у тисков с напильником в руках. Правда, это случалось очень редко, но все-таки со временем он чему-нибудь может научиться.

Быть в цехе куда интереснее, чем чистить топку и носить уголь. Илийка с удовольствием перешел бы в цех, но об этом пока нечего было и мечтать. Приходилось носить тяжелые ведра с углем, а ненасытная топка просила еще и еще. Когда Илийка приходил домой, у него дрожала ложка в руке, а спина и плечи так болели, будто ему кто-то выкручивал руки.

— Не горюй, так не всегда будет, — как умел, утешал его Михай, хоть Илийка и не жаловался. — Сначала тяжело. И мне было очень трудно.

Ротару тоже как мог старался облегчить мальчику работу.

— Почему вы уголь в подвал ссыпали? — сказал старик мастеру, когда тот пришел в котельную. — Раньше ведь у самой двери, вот здесь, сгружали.

— Раньше в котельной один Антон работал, а теперь вас двое. Вы бездельничать будете, а уголь по ночам красть станут. Ты сам первый и полезешь его воровать, — зло бормотал мастер. — Знаю я вас, разбойников!..

— Что ты плетешь, Лунгу? Когда ты видел, чтобы я хоть кусок угля взял? — возмущался Ротару.

— Не ты, так другой. Все вы воры. Только карманы свои набить стараетесь, — не унимался мастер.

— И дом каменный построить, — добавил старик.

— Ты потише. Я тебе покажу — дом! Забыл, с кем говоришь? Дождешься, что тебя выбросят, старая развалина! — И мастер ушел, хлопнув дверью.

— Не любит, когда ему про дом напоминают. На горькие деньги выстроил его Ион Лунгу. Богатство, политое чужими слезами, не приносит счастья. — Ротару вздохнул и, раскрыв топку, принялся бросать в нее уголь. — Берись за лопату, мальчуган, не стой, разинув рот. Завод — не церковь.

Илийка хорошо знал Ротару, но здесь старик казался совсем иным, чем дома, — строже, суровей. Его немного побаивались. В котельной он все время находил себе дело.

— Там, где работаешь, должно быть чисто. Антону только бы песни распевать, а вот окно протереть не догадался, — ворчал старик, снимая длинной камышиной паутину.

— Ты золу к окну не высыпай, а то сквозняком пыль всюду разметет. Сюда сыпь, ближе к двери, тут удобнее, — поучал Ротару мальчика.

И Илийка добросовестно выполнял все наставления старика.

— Когда работаешь, надо думать. Всякая работа ума требует. Вот, к примеру, как бы ты засыпал сейчас топку? — допытывался старик и после ответа своего ученика долго и подробно пояснял, как подламывать уголь, чтобы воздух лучше проходил из поддувала через колосники в топку.

Антон по привычке заходил в котельную и равнодушно слушал упреки Ротару.

— Видишь, какой у нас порядок. А ты тут такую грязь развел…

— А зачем мне порядок? Я жить здесь не собирался, — ответил Антон.

— Ну, раз тебе поручили котельную, надо ее в порядке содержать.

— Для кого в порядке? Для хозяина? — усмехался юноша.

— Не для хозяина, а для себя. — Ротару не мог понять Антона. — Без работы скучно.

— А мне не скучно. Я петь люблю, — мечтательно говорил Антон. — Ты любишь, Илийка, петь? — обращался он за поддержкой к мальчику.

— Я не умею петь, но я очень люблю слушать, когда другие поют, особенно вы.

— Хороший рабочий должен, прежде всего, любить труд, иначе, какой же он рабочий? — глядя на Илийку, убеждал Ротару Антона.

— Уж такой, какой есть, — не сдавался тот.

— Ты, известно, святой, все свободное время в церкви сидишь. Какой из тебя рабочий? Святой и есть!

— Ненавижу я вашу работу и эту копоть, и железо вокруг, ненавижу завод, — горячился Антон.

Пятна на его щеках становились еще ярче. Он резко поворачивался и уходил.

Конечно, человек должен работать. Но если Антон так поет и он болен, — не надо ему быть на заводе. Илийка тоже предпочел бы ходить в школу или, лучше, учиться рисовать, но, зная, что это невозможно, он терпеливо носил уголь, выгребал шлак и засыпал топку, если Ротару куда-нибудь отлучался. Однако, когда нужно было поднять пар в котле, старик делал это сам.

В котельной Илийка нашел себе развлечение, которое несколько скрашивало однообразие дня. Это была сирена. Та самая сирена, которую вместо станков привез господин Думитриу из Бухареста.

Михай тогда так ждал возвращения хозяина. Привезут сверлильный станок. Не нужно будет крутить ручку древнего сооружения, пока сверловщик с трудом скорее выдавливал, чем высверливал отверстие.

Хозяин вернулся в несколько необычном виде, с пластырем на лбу.

Кроме того, мадам Думитриу несколько раз врывалась в кабинет своего мужа, и оттуда слышался сначала приглушенный говор, который переходил в крик. Слова «мое приданое», «пьяница», «бывший шулер» доносились даже во двор.

Но вскоре мадам Думитриу, переживавшая не первый разлад с мужем, успокоилась и все осталось, как было.

Михай, обливаясь потом, по-прежнему вертел ручку. Рабочий-сверловщик клял господина Думитриу и ломал сверла, за которые у него высчитывали