Мальчик и танк - Иосиф Ионович Дик

Саня опешила.

— Ты! Да я тебя! — крикнула она и запустила в Курта яйцом.

Желток с яичной скорлупой пополз по лицу.

Курт, схватив Саню за телогрейку, подставил ей подножку, но Саня вцепилась в него, и оба они свалились на землю.

— Урод несчастный! — шипела Саня. — Немец вшивый!

— Глюпый голова! — хрипел Курт. — Звонок!

Выскочив из-за кустов, к ребятам подбежал дядя Сима.

— Цыц! — закричал он и стал их растаскивать. — И не стыдно тебе с девочкой драться? — выговаривал он Курту. — А ты хороша, кто же так с пленным? — грозил он пальцем Сане.

Взъерошенные, исцарапанные ребята, сжав кулаки, с ненавистью смотрели друг на друга.

V

В эту же ночь, когда над партизанским лагерем гремела гроза, в небольшой пещере, освещенной тусклым огоньком коптилки, совещались трое: дядя Сима, Горегляд и Фёдоров.

За их спинами, в уголке, на деревянных ящиках, прикрытая истрепанным одеяльцем, крепко спала Саня.

— Мы можем, конечно, обменять этого Курта, — говорил командир. — Но неизвестно — жив ли после боя его отец? А если нет, то кому он там нужен, этот пацан? Я узнал: мать-то у него погибла. И вот что мне думается: мы должны достать новых заложников, а Курта надо отправить на Большую землю.

— От войны подальше? — иронически спросил Фёдоров.

— А почему бы и нет? От войны подальше.

— Ладно, бог с ним. — Горегляд махнул рукой. — Тогда вот что, — он обратился к Фёдорову, — пойдем к морю, держи его за руку покрепче. Еще удерет в темноте.

Фёдоров достал из кармана кусок веревки и молча помахал им в воздухе.

— Тоже верно. Ну, пошли?

— Постойте, братцы, — вдруг тихо сказал командир. — Вот сижу и думаю. А не отправить ли нам на Большую землю и эту… — Не оборачиваясь, он указал большим пальцем за спину, туда, где спала Саня. — Вместе с Куртом. А?

— Да вы что, Серафим Петрович! — изумился Горегляд. — Всю войну с нами прошла.

— Нет, действительно, а что ей тут делать: с питанием туго, учиться негде. Под боком фашисты.

— Эх, Серафим Петрович, не ожидал от вас, — огорченно сказал Фёдоров. — Вы-то ей вроде как отец родной стали. А сейчас что говорите?

— То и говорю. А вдруг не убережем? Не хочу грех на душу брать… Иди, буди ее.

— Я не пойду, — ответил Горегляд.

— Тогда — ты! — сказал командир Фёдорову.

— Хоть на губу сажайте, будить не стану!

— Эх, бусурманы, а еще помощниками называются! — сердито сказал командир. — Всё на одного взваливают, — и на цыпочках подошел к Сане. Посмотрел на ее личико, почесал в раздумье бороду, оглянулся на партизан, ища у них поддержки, а потом тронул девочку за плечо: — Сань! Сань!

— Да ладно уж, не трогайте ее. Ну что вы?! — прошептал Горегляд. — В школе учил, а сам детям спать не дает.

Но, видно, чтобы уже не отступать, командир громко сказал:

— Боевая тревога!

Саню словно подбросило с постели. В полусне, не глядя на взрослых, она быстро натянула сапожки, надела через голову юбчонку, потом кофточку, телогрейку.

— Карательный отряд?! — испуганно спросила она.

— Да нет, не волнуйся. Слушай меня внимательно, — начал было дядя Сима. — Сейчас, это, ты… ну, значит, вместе с нами… пойдешь погулять… — И запнулся.

— Ага… Тут, недалеко… Одна нога там — другая здесь…

Секретное задание, — сам не зная что, забормотал Горегляд.

— И гармошку захвати, — буркнул Фёдоров.

Взрослые переглянулись — вот заврались!

— А зачем гармошку-то? — с недоумением спросила Саня.

Командир незаметно показал Фёдорову кулак.

— Это он так… Сам балалайка, вот и вспомнил про гармошку, — сказал он и, откашлявшись, добавил: — В общем, Курта на подводную лодку будем сдавать. А ты как от детей пойдешь… это… свидетелем будешь. Ясно?!

VI

Полковник Эрхард с забинтованной головой сидел в кожаном кресле за широким дубовым столом и холодным жестким взглядом осматривал арестованного — стройного человека с лысеющей головой. Его лицо было бледным, изможденным.

Арестованный словно не замечал полковника — смотрел в окно, за которым расстилалась синяя гладь моря.

— Я звал вас, Бычко, — сказал полковник, — чтобы вы мне помог. Вы слушай меня!

— Слушаю, слушаю, — не поворачивая головы, ответил арестованный.

— Я должен вас расстрел… Вы есть с точка зрения наш закон — бандит. Но я в этот случай буду с вами по-другому сказайт, и вы в мой правда может верить. Англичан бросал бомба в наш дом, и жена погиб… Да, да, погиб. — Лицо полковника было бесстрастным. — Я привез мой сын в Крым, он жил в мой комната. А теперь, — голос Эрхарда стал железным, — ваш партизан после стрельба схватил мой сын и увел его в гору. Где он сейчас, я не знай.

— Ясно, — откашлявшись, сказал арестованный. — Но я же не партизан… Я же вам говорил.

— Мы нашёль у вас листовка! — строго оборвал его Эрхард. — Вы имель оружие! — И, помолчав, вдруг добавил: — Но я вас отпускай!

Арестованный с изумлением посмотрел на него.

— Вы может уходить, — закончил полковник, — подайте… мой сын! Сюда! Здесь!

— Так что же вы хотите — обмен?

— Да.

— Я ничего не знаю ни про партизан, ни про вашего сына…

— Мы вас провожай туда!

Бычко безучастно пожал плечами — делайте что хотите!

VII

Берег исчез за кормой ялика. Над морем хлестала гроза с ветвистыми вспышками молний и оглушительными раскатами грома. Черный мрак лежал над водой. На руке дяди Симы, подсвеченный карманным фонариком, поблескивал компас.

Саня и Курт, отвернувшись друг от друга, сидели на дне ялика, как нахохлившиеся воробьи. — Ты вот что, Сашечка, — говорил дядя Сима, — на всякий случай запомни мой адрес: Ялта, возле домика Чехова… Там меня каждый знает.

— А зачем мне это?

— Ну мало ли что, — пояснил Горегляд, налегая на левое весло. — Война скоро кончится, ты и заглянешь в гости… ватрушек поесть…

— Я ватрушки не люблю, — ответила Саня.

— Что тебе, бутылку поставить?! — пошутил Фёдоров, работая правым веслом. — Это ты пей на здоровье. А я и так от дяди Симы никуда не денусь. И вообще, зачем вы меня взяли? Не могли уж одни управиться?

— А как же, ему-то одному скучно, — усмехнулся Горегляд, кивнув на Курта. — Охота мне была под гармошку его сдавать!

Полыхнула молния, и вдруг Саня, увидав впереди себя вздымающуюся гору воды, с черным силуэтом рубки подводной лодки, закричала:

— Наши, наши!

Ялик пришвартовался к борту подводной лодки, и матросы в «канадках» с капюшонами быстро стали сносить в надутый ими резиновый понтон тяжелые ящики.