Наташа Славина. Повесть для юношества - Вера Сергеевна Новицкая

Звук собственного голоса вернул его к действительности.

«В среду похороны, — припомнилась ему приписка Наташи. — В среду… Но ведь уже сегодня среда… уже и похоронили… Значит, никогда, никогда не увижу я ее больше, никогда не услышу ее голоса, не увижу ее чудной кроткой улыбки!.. Ни-ко-гда!.. Сколько ужасного в этом слове!..»

Опять росло в груди и подступало к горлу что-то большое, горячее, безысходное, и, не осилив его, не желая даже бороться с охватившим его чувством, Дмитрий Андреевич тяжело и горько зарыдал.

Вдруг мысль о Наташе, о которой он как-то еще не успел подумать, посетила его.

«Наташа, Натуся, моя крошка, моя бедная маленькая девочка, а тебе-то, тебе как тяжело, должно быть!.. „Если можешь — приезжай…“ — припомнилось ему. — Поехать, конечно, сейчас, сию минуту. Когда поезд?» Вдруг вся неумолимая действительность жизни встала перед ним.

«Нельзя ехать, ведь старшего врача нет, все на моих руках. Больница переполнена: опасно, почти смертельно больных пять человек. Бросить немыслимо, бесчеловечно, да и не пустят. А Наташа же как? Бедная махонькая Наташа, совсем одинокая крошка!..»

Огромная жалость охватывает его сердце. Перед ним предстает маленькая хрупкая девочка в коротеньком черном платье, с длинными светло-золотыми волосами, одна-одинешенька среди знакомой ему уютной крохотной квартирки.

«Как же быть? Боже, как быть?.. Пусть Катя за ней съездит, сегодня же, первым поездом. Конечно!.. И как это сразу не пришло мне в голову? — облегченно вздыхает он. — Надо пойти сказать».

Миновав гостиную и столовую, он вошел в комнату, где, растянувшись на кушетке, полулежала красивая высокая девушка. Она держала в руках тетрадку, по которой вполголоса что-то читала.

— В чем дело? — видимо недовольная тем, что ее потревожили, спросила Катя при появлении брата.

— Я только что узнал очень тяжелую вещь, которая до глубины души поразила меня, — начал Дмитрий Андреевич.

При этих словах что-то тревожное мелькнуло в красивых карих глазах девушки, легкая краска залила матовое лицо и взор вопросительно и беспокойно остановился на говорившем.

— Тетя Варя умерла, — дрогнувшим голосом закончил он.

— Ах, тетя Варя, — словно успокоенная этим печальным известием, уронила Катя. — От чего же она умерла? — уже совершенно ровным голосом спросила девушка.

— Не знаю, подробностей пока никаких. Я получил только от тети Вари письмо, вот, возьми, прочитай сама, — протянул он ей конверт.

— Так Наташа переедет к нам? — окончив чтение, спросила Катя.

— Ну конечно!

— Но ведь это же страшно стеснительно, — возразила девушка. — В доме вдруг появится чужой человек!

— Чем же, Катя? Да, наконец, если бы и так, это наша обязанность, это великое для нас счастье сделать в память о тете Варе хоть сотую часть того, что сама она делала для нас. «В доме появится чужой человек…» Господь с тобой, да разве Наташа чужая? Наташа для меня дорогая, любимая сестра, как тетя Варя была мне по духу родной матерью. Ведь всем, всей своей теперешней жизнью мы обязаны только ей.

— Только не мы, а ты. Я лично вовсе не считаю себя облагодетельствованной этой семьей, для меня обе они чужие, которые к тому же никогда и не любили меня.

— Катя, мне больно слушать тебя. Я не могу, не хочу верить, что ты говоришь серьезно, очевидно, ты сегодня в настроении протеста, как это иногда случается с тобой. Брось, милая, ведь я пришел поделиться с тобой большим горем, пришел просить твоей помощи и содействия.

— Да в чем же? — пожала она плечами. — Ведь я не стесняю тебя, ты можешь делать, как тебе хочется.

— К сожалению, не могу. Мне страстно, до боли в сердце хочется сейчас же, сию минуту сесть в первый отходящий поезд и поехать за Наташей. Подумай, как ей, бедной, тяжело! Теперь она одна-одинешенька вернулась с похорон в опустевшую квартиру. Как болит ее бедное сердечко! А между тем, ты знаешь, я связан по рукам и ногам, я не могу отлучиться. Вот я и пришел просить тебя, Катюша, чтобы вместо меня съездила за ней ты. Сейчас всего лишь начало девятого, поезд отходит в половине первого, а сборы невелики — ведь в тот же день обратно.

— Ты, Дима, с ума сошел! — сердито вскинула она глазами. — Ты же прекрасно знаешь, что у нас завтра репетиция, предпоследняя, самая важная! Разве ж я могу уехать?

— Как репетиция? — в свою очередь переспросил пораженный Дмитрий Андреевич. — Да разве ты все-таки хочешь, сможешь участвовать, когда у нас такое горе?

— Какой ты странный! Не могу же я заставить всех участников спектакля оплакивать неведомую им твою тетю Варю и своим отказом расстроить все дело.

— Но как же Наташа?

— Пусть едет одна. А нет, так пусть подождет пять-шесть дней — тогда, пожалуй, я смогу за ней отправиться.

— Пусть едет одна! — с негодованием повторил брат. — Ребенка, махонькую девочку заставить одну сделать такое путешествие!

— Ты совершенно забываешь, что твоей «махонькой девочке» шестнадцать лет, — насмешливо поправила Катя. — Но, если этот ребенок, который всего на четыре года моложе меня, так беспомощен, — пусть сидит и ждет старших.

Глубоко возмущенный, не проронив больше ни звука, Дмитрий Андреевич вышел из комнаты.

«Как же быть? Конечно, ждать нельзя… Что ж, пусть едет одна… Неужели же ей действительно шестнадцать лет? А ведь правда: мне двадцать пять, она на восемь с половиной лет моложе, — первого ноября ей исполнилось шестнадцать».

А в памяти его упорно восставала фигурка маленькой девочки, еще совсем ребенка, с по-детски ясными смеющимися глазами, с полуоткрытым ротиком и вздернутой верхней губой. Ведь целых четыре, даже четыре с половиной года не видал он Наташу.

«Хоть бы теперь скорее увидать, утешить, приголубить бедняжку. Надо сию же минуту телеграфировать: пусть не теряет времени, скорее двигается в путь».

Быстро схватив перо, он написал:

«Выезжай немедленно. Приехать сам не могу, прикован к больнице. Ждем с горячим нетерпением. Сердечно скорбим о нашей общей незаменимой утрате.

Дима».

Среди ночи получена была ответная телеграмма:

«Приеду завтра в 6 часов вечера.

Наташа».

Глава II

Лишь только раздался звонок, возвещающий о выходе поезда с ближайшей станции, как из дверей зала первого класса, ведущих на платформу, показался высокий стройный молодой человек, одетый в летнее пальто. Яркое, уже начинающее настойчиво пригревать майское солнце освещало его дышащее энергией, жизнерадостное, открытое лицо. Румяная, позолоченная легким загаром кожа, добрые карие глаза, довольно крупные, но мягко очерченные губы и нос, маленькая каштановая бородка, тоже с чуть золотистым отливом, и такие же красивые пушистые усы —