Горный завод Петра третьего - Татьяна Александровна Богданович

На лбу у него выступил холодный пот, он вытирал его ладонью и все ближе прижимался ухом к стеклу, чтоб не пропустить чего. Михель опять спросил, как же Мюллер это устроил. Мюллер захохотал своим противным жирным хохотом. Акиму сверху видно было, как заколыхалось его толстое брюхо.

– Я все могу, – сказал он. – Петер Ефимов спрашивает меня: «Можно так сделать, чтоб пушки негодные были, а никто бы не знал отчего?» Я ему говорю: «Я могу… Я все могу. Металл будет как всегда, и болванки будут как всегда, и пузырей не будет и трещин, а сверлить их нельзя».

Аким откинулся от окна и кулаком стукнул себя по лбу.

«Так вот что! Вот отчего болванки трескаются. Дьяволы проклятые!» Но надо было дальше слушать. Михель как раз спрашивал, что же сделал-то Мюллер с болванками. Аким весь насторожился.

Мюллер опять захохотал.

– Нет, это я тебе не скажу, – проговорил он, – Ты еще очень молод. Когда мастером будешь, тогда узнаешь. Это секрет. (Аким хорошо знал это слово: Geheimniss. В его книге это слово часто попадалось).

Мюллер говорил, что он и Беспалову этого не открыл. Сказал только – металл будет как всегда, а сверлить нельзя.

– Все русские – дураки, – говорил он. – Вот и мастер этот – Аким – тоже дурак. Сколько лет у горна работает, а как приготовить металл, не знает.

«Верно, – подумал Аким, – век дураком был».

– Знает только, что в медь надо олово прибавить, а сколько – не знает. А в этом все дело. Меньше положить, не затвердеют болванки. Больше – трескаться будут. А сколько надо олова на сто пудов меди, никто здесь не знает. А я знаю…

Аким так и приник к окну. Вот сейчас скажет немец.

–Ja, ich weiss es,– донеслось до него,– ich weiss, doch ich werde es niemandem sagen [Да, я знаю, но я этого никому не скажу (нем.)].

Аким еле удержался. Так бы, кажется, и выпрыгнул в окно и вырвал изо рта у этого проклятого немца его секрет. Но он только сильней сжимал кулаки, так что у него пальцы затекли. Он хотел все до конца прослушать, что они говорить будут.

Мюллер опять расхвастался.

– Русские без немцев ничего не умеют делать, – говорил он. – Пива сварить и то не умеют. После прогулки надо выпить хорошую кружку пива, чтобы согреться. А у них и пива-то нет. От их кваса только желудок портится. А от водки голова болит. Вот и теперь с мороза в самую бы пору согреться, а нечем. Вставай, Михель, – сказал он, – надо пойти скорым шагом, а то можно простудиться.

Немцы встали и зашагали в ногу, как солдаты.

Аким тоже вскочил, но ноги у него подкосились, и он опять тяжело упал на лавку. Теперь все для него стало ясно, все. Всему как есть виной Беспалов проклятый.

Что ж теперь делать? Что? Цыгану сказать? Заводским? Не поверят, пожалуй. Очень уж их Беспалов ублажает. Да и немцы ото всего отопрутся.

Аким встал, постоял немного на одном месте, потом быстро вышел из избы Нила и скорыми шагами пошел назад на завод, прямо к поселку. Он знал теперь, что надо сделать.

Как вошел в свою избу, так сразу же, не снимая тулупа, взял он с шестка лучину, высек огня и вставил лучину в светец. Потом подошел к переднему углу, достал из-за иконы лист бумаги, пузырек чернил и гусиное перо, – все это ему дал еще давно писчик, он хотел тогда писать жалобу на то, что его сделали крепостным. А потом узнал, что не его одного, всех похолопили, у кого бумаг не было, и рукой махнул, не стал подавать.

Он скинул тулуп и шапку, сел за стол, остругал перо, подумал и сразу же начал писать.

Вошел Захар, посмотрел на него, а заговорить не решился. Очень уж чудное лицо было у Акима. Но Аким сам поднял голову, посмотрел Захару прямо в глаза и заговорил так строго, как никогда раньше с ним не говорил:

– Слушай, Захар. Ты теперь большой вырос. Я с тобой так и говорить буду. Слушай. У нас на заводе задумано злое дело. Беспалов против царя обернулся. Не хочет, чтобы на царя завод работал. И бродягу он подкупил, чтоб тот башкирцев привел мой сарай рушить и меня извести. Знает, что я за царя жизни не пожалею. А нонче он же, Беспалов, немцев подкупил, чтоб пушки не выходили.

Захар слушал, стоя перед Акимом, и постепенно его красные щеки белели, и даже весело задранный нос как будто опустился. В голове у Захара мелькали быстрые Мысли: «Может, Аким велит мне Беспалова пристрелить. Или немцев? А ведь я-то стрелять не умею. Вот беда». Что Беспалов переметнулся, это его не удивило вовсе.

Аким дальше говорил:

– … А рабочие все за Беспалова: ублажает он их. Сказать – не поверят. Я пишу про все то царю Петру Федоровичу, чтоб он к нам на завод прислал кого-нибудь, а Беспалова, гада, чтоб пристрелили.

«Не я, стало быть», – подумал Захар, и ему даже жалко стало.

– Письмо я пишу, – говорил Аким. – Надо его потаенно в Берду отвезти. Вот я и надумал тебя послать.

Захар даже вздрогнул весь, глаза так и заблестели, и нос опять вверх стал глядеть.

– Ты покуда ляг, поспи.

Захар замотал головой. Вот еще – спать!

– Поспи, говорю, – твердо повторил Аким. – Подождать надо, как заснут все. Не хочу я, чтобы знали, что я послал тебя. Завтра скажу, – сам ты сбежал, а куда – не знаю. Вот с лошадью как? Пешком не дойти. А лошадь тебе не дадут. А коли я велю – узнает Беспалов.

Аким замолчал.

– У Кызметя я попытаю, – сказал Захар. – Он даст. Как я его в тот раз приволок, так он говорил – чего хочешь проси, все сделаю.

– Да где он, Кызметь? Не убили ль мы его ненароком? Не приходил он больше.

– Жив, чего там, – уверенно проговорил Захар.

Очень уж он боялся, что Аким передумает. В Берду ехать! К самому царю! Там его, верно, в казаки возьмут. Уж он упросит Илью.

И сразу же Аким, точно подслушал, говорит:

– Ты там Илью разыщи, что с Хлопушей приезжал. Ему все расскажи. И письмо подай. Пускай самому царю передаст.

Захар кивнул.

– А коли тебя позовут, ты все расскажи, каких тут делов Беспалов наворотил. Не забоишься?

Захар решительно затряс вихрами. Он – да побоится!

– Ну, ложись, – приказал Аким.

Захар послушно примостился на лавке.