Сверхприключения сверхкосмонавта - Валерий Владимирович Медведев

сосредоточились на многих проблемах. На этот раз их было всего три. Хотя, если быть точным, то есть если быть, то только точным, было ощущение и четвертой проблемы: ощущение конфликта с одноклассниками. Правда, это ощущение было ощущением как бы не общим, а личным. «В конце концов, все, что произошло, это даже не конфликт, а просто противоречие, но ведь не каждое противоречие переходит в конфликт», — думал я, расхаживая по квартире в поисках кошки Муськи, чтобы ее накормить.

Заглядывая в поисках нашей кошки Муськи под стол, я увидел на скатерти кусок перфокарты и листок бумаги. На листке было написано:

«Юрию Баранкину от Тани Тополевой».

Я взял листок в руки и, перевернув, стал читать.

«Юра, —

было выведено решительным почерком, —

я думала, что до этого не дойдет дело. Но до этого дело дошло. До этого — значит, до электронно-вычислительной машины. Во время разговора с нами, вернее, во время постановки диагноза твоего заболевания ты, наверное, решил, что твоя несовместимость касается только твоих одноклассников, но дело обстоит гораздо хуже. Гораздо хуже, чем предполагали мы и чем предполагаешь ты. Перед нашим разговором с тобой я с помощью одного инженера-кибернетика заложила твой психологический портрет в электронно-вычислительную машину. Не мне тебе объяснять, что предмет психологии — это закономерности формирования психических свойств человека: потребностей, интересов, привычек, способностей, темперамента, характера. Это и привело меня к инженеру-кибернетику. Мы заложили в электронно-вычислительную машину твой психологический портрет, и вот, что нам ответила машина: ты, Баранкин, несовместим ни с одним космонавтом на всем земном шаре!»

И подпись:

Таня Тополева.

Говоря честно, я еще некоторое время ходил по комнате в поисках Муськи, стараясь не думать о Таниной записке, но мысль моя то и дело возвращалась к словам: электронно-вычислительная машина со скоростью миллион операций в секунду (человеческому мозгу эти скорости еще не под силу!) определила твою полную сверхнесовместимость с кем-либо из космонавтов на всем земном шаре. Между мною и этими словами возникло какое-то непреодолимое тяготение. И я, может быть, первый раз в своей сверхкосмонавтской жизни занялся только лишь одним делом: я думал о прогнозе. ЭВМ предсказала мне полное одиночество при выполнении самого трудного задания на земном шаре. Тяготение, тяготение критических масс, тяготение двух критических масс. Их сближение и… как сказал этот Зайцев, этот совсем не академик Зайцев, что в голове Юрия Баранкина произошел информационный взрыв, дезинформационный взрыв, и жизнь остальных мыслей в моей голове оказалась короткой. Короткой, как жизнь кометы, открытой недавно датчанином Ричардом Уэстом. Распад космической странницы фотографировали в течение месяца киевские астрономы. На фотографиях было четко видно, как ядро кометы разделилось на четыре фрагмента — каждый диаметром около километра. Окутанные газовым облаком, образовавшимся при интенсивном испарении льда, части небесного тела постепенно разошлись в разные стороны.

Думая о комете Уэста, я прилег на папин диван просто так, без всякого расписания, товарищи потомки, лег глупо, бессмысленно, совершенно не ощущая беспрестанного тиканья в моем существе биологических часов. На диване высилась кипа журналов и газет, с помощью которых совсем недавно папа собирался дать мне вместе с моими одноклассниками решительный бой. Я взял лежавшую сверху «Литературку» и взглянул на последнюю страницу. Со страницы на меня смотрели смешной рисунок, рассказы, рассказики, фразы, пародии… Мой взгляд остановился на переводе с датского «Маленькая утренняя радость», и я прочитал его вслух:

«Как утром весенним приятно проснуться,

и сладко зевнуть, и слегка потянуться,

следить за мерцанием солнечных бликов

и слушать часы, не уставшие тикать

за долгую, но уходящую ночь…

Дремоту свою не спеша превозмочь

и своему безмятежному телу

отдать приказанье сурово и смело:

«Доброе утро! Пора бы вставать!»

И после в постели остаться лежать».

Я повторил слова стихотворения: «Дремоту свою не спеша превозмочь и своему безмятежному телу отдать приказанье сурово и смело: «Доброе утро! Пора бы вставать!» И после в постели остаться лежать». И остался лежать в постели, хотя по расписанию я должен был тренироваться.

Воспоминание двадцать второе

ПУЛЬС, ПУЛЬС, ПУЛЬС!

Утром, как это ни странно, я проснулся в своей постели. Дома уже никого не было. Очевидно, вернувшись от бабушки, отец перенес меня, сонного, на постель. Позавтракав, я тоже не пошел ни на какие тренировки. Сначала я расхаживал бездумно по комнате, декламируя вслух: «Дремоту свою не спеша превозмочь и своему безмятежному телу отдать приказанье сурово и смело: «Доброе утро! Пора бы вставать!» И после в постели остаться лежать».

И с этими словами на губах я вышел из дому на улицу. Очутившись на улице, я бесцельно постоял на трамвайной остановке и почему-то сел в трамвай и поехал туда, куда поехал трамвай, до самой его конечной остановки, которая называется Михалково. Потом я купался, загорал, ходил в кино, просто гулял и просто ничего не делал.

Кажется, на четвертый или на пятый день я встретил Таню Тополеву. Она подошла ко мне и сказала:

— Я тебе тогда позабыла оставить твои воспоминания, — и протянула мне мою зашифрованную тетрадку.

Я взял свой дневник и сунул его в карман куртки.

— А как все-таки к тебе попали мои воспоминания? — Я никак не мог понять этого.

— А мне тетя Паша их передала. Она сказала: «Я живу на первом этаже, а тут, видно, очень важные документы… Ты ведь живешь на двенадцатом этаже, у тебя они лучше сохранятся».

После этих слов мы еще долго стояли молча, потом Таня посмотрела на небо и сказала:

— Птицы улетают…

Потом она помолчала и добавила:

— Оказывается, они в полете ориентируются по Солнцу, звездам и по силовым линиям магнитного поля Земли. — Затем она помолчала и добавила: — А мне кажется, что это не обязательно всем знать, как и почему ориентируются птицы, улетая на юг. Кто изучает полеты птиц, тот пусть это и знает…

Я промолчал.

— А ты эти дни не тренировался?

Я промолчал.

— Ну и правильно, — сказала Таня. — Самые великие космонавты и то ведь не все время тренируются…

Я промолчал.

Таня тоже замолчала. Так мы стояли молча очень долго. Затем