Повести - Ал. Алтаев

который работает в поле, и размахивал косой. Через минуту явился человек с длинной цепью и, обмотав ее вокруг пояса Иеронима, сделал вид, будто бьет его кнутом. И под ударами кнута Иероним продолжал размахивать косой. Пришел второй косец, и тот, кто играл хозяина, посадил и его на цепь.

Кристофина не спускала глаз со сцены и вдруг резко повернулась к графу Гогенлоэ:

— Что они делают, граф Теодульф?

Он пожал плечами. А люди продолжали работать на цепи в гробовом молчании, и новые приходили, и снова их обвивали цепью, и в этом молчаливом движении и в звоне цепей было что-то зловещее.

— Право, это скучно… — жалобно и робко протянула старая графиня Эмилия.

— Наоборот, наоборот! — живо возразила Кристофина, вся перегибаясь вперед, и на лице ее выступил румянец.

Вдруг случилось что-то непостижимое. Явился еще человек, которого хозяин хотел посадить на цепь, но этот человек единым взмахом руки перервал опутавшую его цепь с злорадным криком торжества. За ним стали рвать цепи и остальные, а потом они крепко скрутили бывшего хозяина по рукам и ногам. Подскочив к самому краю подмостков и размахивая косой, Иероним закричал, и голос его был полон ненависти и злорадства:

— Так будет со всеми тиранами, начиная с нашего графа, угнетающими беззащитных людей!

Бледнее смерти поднялась Кристофина. Она видела кругом смятение; толпой овладела паника. Люди неслись, давя друг друга, опрокидывая лотки, роняя товары… Слова Иеронима были кличем к народному восстанию. Но Иероним не рассчитал сил и ошибся: в то время как незначительная часть горожан — большей частью рудокопы — ринулась на графские места, остальная часть или бросилась врассыпную, или остановилась, приготовившись защищаться. Восставшие, оттесняя толпу, пробирались к графской семье. Еще момент — и над головой графини Эмилии поднялся тяжелый молот. В следующий миг кто-то отчаянным усилием отвел удар и повелительно крикнул:

— Ни с места!

Неожиданный окрик на минуту удержал рудокопа.

Он с изумлением смотрел на молодое девичье лицо, обрамленное растрепавшимися черными кудрями. Это была Кристофина. Но, опомнившись, рудокоп бросился к девушке. Она вскрикнула; кто-то подхватил ее на руки. Она была без чувств. Когда рука рудокопа уже замахнулась над головой графской дочери, его остановил звучный окрик:

— Не тронь во имя знамени "Башмака"!

Этот окрик заставил рудокопа остановиться. В толпе произошла замешательство, которого было достаточно, чтобы растерявшиеся рыцари, окружавшие графскую семью, оправились и кинулись к нападавшим.

Горсть восставших рудокопов бросилась врассыпную; за ней бежали перепуганные горожане.

Площадь опустела. Она представляла теперь печальное зрелище: всюду валялись опрокинутые лотки, сломанные скамейки, битая посуда. Ландскнехты пробовали привести все в порядок.

Кристофина лежала на руках незнакомого рыцаря, и лицо ее было очень бледно. Но когда, очнувшись, она встретилась взглядом с голубыми глазами рыцаря, густая краска залила ее щеки.

— Слава богу, вы очнулись, дорогая моя! — раздался над нею голос жениха.

Она скользнула взглядом по его сухому, холодному лицу и отвела от него глаза с выражением величайшего презрения. Опустив ресницы, дрожащим, ласковым голосом сказала она златокудрому незнакомцу:

— Благодарю вас.

И, не взглянув больше на жениха, опираясь на руку незнакомого рыцаря, пошла к отцу, а Теодульф так и остался с протянутой рукой, весь красный от злобы и смущения.

Через минуту граф Штольберг подошел к, незнакомому рыцарю, поблагодарил его за помощь, оказанную дочери, и просил пожаловать в замок.

Штофель, назвавший себя швейцарским рыцарем Генрихом, согласился. Храбрость девушки покорила его. Он забыл, что она принадлежит к ненавистной ему семье угнетателей народа.

Старый граф нахмурил брови, заметив резкое обращение Кристофины с Теодульфом. Он боготворил дочь и исполнял до сих пор все ее прихоти. Ему нравилась ее беспокойная, мятежная душа, толкавшая ее на самые отчаянные поступки: то на опасную охоту, то на скачку на горячих лошадях, то на прогулки по самым крутым тропинкам Гарца. Она была отчасти причиной разорения отца. Доходов с поместий уже не хватало графу для его широкой жизни, особенно когда потребовалось содержать сына в войске императора Макса, а прихотливая натура Кристофины не знала удержу желаниям… Единственным выходом представлялась для старого графа свадьба дочери с графом Теодульфом Гогенлоэ, которому он много задолжал. И Штольберг был приятно поражен, что Кристофина согласилась на этот брак. Она не любила графа Теодульфа, но отлично понимала выгоду этого брака.

Граф Штольберг в первый раз заговорил строгим голосом с дочерью, когда та поднималась по лестнице, ведущей на женскую половину:

— Остановись на минутку, Финеле! Ты ведешь себя странно и забываешь, что такое обращение с женихом неприлично.

Она повернулась к отцу и, закинув голову, отвечала ледяным тоном:

— У графини Штольберг, лучшей наездницы и охотницы во всем Гарце, не может быть труса-жениха. Граф Теодульф чужой мне: он не сумел даже защитить мою родную мать.

Рядом со смелым рыцарем — трусливый, жалкий Теодульф… А что значило знамя "Башмака"?

Граф Штольберг пробормотал дрожащим голосом:

— Кристофина… ты… ты шутишь плохие шутки… Без графа Теодульфа мы — нищие, Кристофина!

В голосе графа слышалась угроза.

Она повернулась к нему, выдержала его стальной взгляд и отвечала с тем же ледяным спокойствием:

— Я не знала, отец, что граф Штольберг может заниматься торговлей и товаром ему будет служить родная дочь. И все-таки Теодульфу нужно уезжать восвояси.

С этими словами она решительно стала подниматься наверх.

III. КРИСТОФИНА

У старого графа уходила почва из-под ног. Он избегал объяснений с Теодульфом. И вдруг лицо его просветлело. Он нашел выход. Своенравная дочь была с утра рассержена наглостью горожанок, переодевавшихся по нескольку раз в день. И надо сознаться, изумруды у жены судьи были великолепны. Если подарить Кристофине кое-что получше этих камешков, достав денег хотя бы у Мюнцера или ростовщика, она, пожалуй, передумает и сменит гнев на милость. С этими мыслями он прошел к себе в спальню, приказав слуге привести Мюнцера.

"Старик Мюнцер — разумный, ловкий человек; уж, верно, он мне сладит это дельце да, пожалуй, и изумруды перекупит у жены судьи".

Наверху Кристофина оставила мать в слезах. Старая графиня пришла в ужас от разлада с Теодульфом. Но дочь была непреклонна. Когда она сказала матери, что всю жизнь будет благодарна рыцарю Генриху за его заступничество, мать уловила в ее голосе особенную, ласковую дрожь.

Кристофина сошла вниз без малейшего признака волнения. Волноваться при посторонних могли только "простые, дурно воспитанные люди"; графиня должна уметь владеть собой. Но, встретившись глазами со Штофелем, она все-таки слегка покраснела.

В свою очередь, Штофель пристально смотрел на Кристофину. Почему он помешал свершиться народному суду, почему он