Безмятежные годы - Вера Сергеевна Новицкая

днем играет музыка. Тут своего рода клуб малышей, они знакомятся, играют (по счастью, не в винт), иногда… дерутся с новыми знакомыми… Для меня это обыкновенно бывает самым большим развлечением; но у красных и переконфуженных предков сих боевых младенцев вкус, кажется, другой.

Сережа наш знакомится преимущественно не столько с детьми, сколько… с собаками. Это, очевидно, прямое наследие от крестной, которая и теперь зачастую останавливается, где придется, чтобы без предварительного представления крепко пожать хотя и мохнатую, но честную, благородную лапу какого-нибудь приглянувшегося ей четвероногого красавца. Конечно, можно беспрепятственно сколько угодно трясти лапы нашего собственного Ральфика, который неизбежно сопровождает нас, но он свой человек, это не так интересно, мы ищем более новых и сильных впечатлений.

Прельстился как-то Сергуля маленькой черной собачонкой Жулькой, единственной дочерью бездетной, тоже черной, но большой дамы, которая почему-то всегда приводит на детскую музыку своего остроморденького ребенка. Мальчуган Жульку эту и ласкал, и тискал, и бумажки от леденцов ей с картинками показывал, и — кажется, не вру — не то стихи, не то сказки ей рассказывал; наконец, настала минута разлуки. Смотрю, малыш мой собаку под мышку, направляется к ее мамаше, вежливо так шаркает и говорит:

— Пожалуйста, позвольте вашей Жульке сегодня вечером прийти к нам чай пить. Она (он красноречиво ткнул собаку пальцем в лоб) тоже хочет. Пожалуйста!

Дама моя чуть не умерла от смеха; уж она целовала-целовала его. Я тоже потом разок-другой чмокнула его. Страшно мило. Как благовоспитанный мальчик, он обратился прямо к родителям за разрешением. Ну, как скучать в такой компании?!

Часто пишу письма и Любе, и Вере, а потому дневник в значительном загоне; для записывания самое приятное время — вечер, но вечером все приятно… Например, забраться в глубину сада на уютную скамеечку, усесться около пруда, который как-то особенно приятно пахнет после заката солнца, тихо-тихо кругом, так хорошо думается… Или еще вещь, которую обожаю, это громко самой себе читать стихи. Как начну своего любимца «Демона» или «Полтаву» с ее чудесной украинской ночью, все на свете позабуду, унесусь далеко-далеко, собственный голос кажется чужим, глубоким, таинственным.

А мои старушоночки все стонут, чтобы Nicolas их скорей приезжал и я не скучала больше. Только бы он не помешал мне, их так щедро сулимый Nicolas!

Глава II. Таинственный незнакомец. — Прогулки на велосипеде

Свершилось. Приехал он, знаменитый Nicolas, так часто мысленно призываемый моими старушками для избавления меня от воображаемой ими скуки. Говорю: «мысленно призываемый» потому, что приезд его не был следствием их зова, а результатом случая — хорошего или нет, покажет время. Да, оказывается, что «племянник» моих приятельниц на поверке приходится им «внуком». Бедные старушоночки совсем сбились со счету времени, они совершенно искренне не допустили бы нелепой мысли, что могут быть бабушками. Они — бабушки? Quelle idfte![126]

Как-то вечерком, напившись предварительно дома чаю и побродив основательно по саду, я направляюсь проведать своих соседушек. Миновав балкон и гостиную, я, удивленная, останавливаюсь в дверях столовой. За круглым столом мне видна комфортабельно расположившаяся белая спина, коричневый кусок затылка, стриженые волосы и черная широкая лента, придерживающая подвязанную левую руку; правая же добросовестно над чем-то работает. Я в недоумении, не более ли благоразумно обратиться вспять, но появление мое, по обыкновению, услышано.

— А, Мусечка, вот кстати! А нам такой приятный сюрприз: Nicolas неожиданно приехал, — радостно сообщают старушки.

При их словах белая спина приподнимается, правая рука усиленно возит по физиономии салфетку, и взору моему взамен коричневого затылка представляется столь же коричневая физиономия.

— Боже мой, вы откуда взялись?! — удивленная, спрашиваю я: передо мной собственной персоной Коля Ливинский, который здесь называется «Nicolas».

— Как? Вы знакомы? — радуются почему-то старушки.

— Нуда, и даже очень.

Я все же рада, что таинственным незнакомцем оказался именно он, — мало ли какое замороженное чучело могло приехать? Минутная суматоха устранена, все опять сидят. Раненый воин наш добросовестно «трудится над курчонком» и, надо полагать, уже не первым, о чем свидетельствуют три обглоданных ножки среди груды прочих косточек.

— Вы что ж это, с войны? — указываю я на черную перевязь.

— Да, прямехонько; воевал с собственной неловкостью и, как видите, не вышел победителем. Прислан сюда на попечение родных и «добрых знакомых».

— Но что же с вами произошло?

— Да, видите ли, умудрился так ловко прыгнуть с лошадки, что руку вывихнул: хорошо еще, что не переломал, — отвечает он, не выпуская из здоровой руки куриного крылышка.

— Да, конечно, — соглашаюсь я. — Главное же, что это печальное событие не отразилось, слава Богу, на вашем аппетите, — больше не выдерживаю я. Все смеются.

— Да я, собственно, уже почти сыт. Много ли человеку надо: два-три, ну, скажем, четыре цыплючка (больше я сразу никогда не съедаю) и ублаготворен человек, — никто не видал, как Бог напитал. Ну-с, а теперь, подкормившись, я чувствую некоторую бодрость и прилив сил, поэтому, если тетушки позволят встать, мы бы немножко в саду погуляли.

— Конечно, Nicolas, пожалуйста. Но ты, может быть, еще чего-нибудь скушал бы?

— Ма tante![127] — трагическим голосом восклицает Николай Александрович, делая выразительный знак глазами в мою сторону. — Вы меня губите… при барышне!.. — затем, нагнувшись к ее уху, добавляет громким шопотом: — Только вы, матантик, все же еще не приказывайте со стола убирать, гм… гм… Чего, знаете ли, на свете не случается, да еще с воином, да раненым, да после такого перегона. Но это… между нами… гм…гм…

— Хорошо, хорошо, — смеется Ольга Николаевна, — а пока поди с Мусечкой в сад, она тебе его покажет.

— Все же это чрезвычайно интересно, что мы с вами так неожиданно встретились, — уже в саду говорит он.

— Да, страшно потешно, — соглашаюсь я. — И главное, сто раз слышу: «Вот приедет Nicolas!» Nicolas — то, Nicolas — се, куда ни повернись, все — Nicolas.

— И вам в голову не пришло, что это я внук своих бабушек!

— Фи, «бабушек»! Кто же так неделикатно выражается! Небось, в глаза так «тетушки». — «Тетушка, еще кусочек цыпленочка», — передразниваю я, — а за глаза…

— Виноват, больше никогда не буду. Так вы не подозревали, что знаменитый «племянник» — это я?

— Ни-ни, то есть в голову не приходило. Слышала, что военный, «без пяти минут офицер», как сказал бы Володя, зовут Nicolas, но, знаете, все это такие приметы… Подобными субъектами хоть пруд пруди. А фамилию и в голову не пришло спросить. По правде говоря, меня очень мало интересовал этот неведомый мне тип: ну, думаю, притянется какое-нибудь чудище морское, только все