Нью-Йорк. Заповедник небоскрёбов, или Теория большого яблока - Карина Чумакова

Но даже если оставить в стороне этическую сторону сравнения Нью-Йорка с джунглями – а где, скажите на милость, нынче сильный не жрет слабого? – остается большой вопрос, настолько ли город суров и сер, как представлялось Тарзану. Действительно ли небоскребы, запатентованное изобретение ньюйоркцев, заставляют человека чувствовать себя дрожащей тварью?

Понимая, что наверняка найдутся те, кто согласится с такой трактовкой, расскажу случай из жизни: когда мои родители, архитекторы с 35-летним стажем, впервые попали в Нью-Йорк, их главный вопрос звучал так: «Почему же нам так бессовестно врали?» Дело в том, что им, студентами советского архитектурного вуза, все пять лет преподаватели внушали, что Нью-Йорк – город, не пригодный для жизни, что небоскребы – это символ подавления человека капиталом, что сетка застройки Манхэттена – триумф практицизма над естественным развитием городской среды, а также намекали, что люди, живущие среди каменных махин, через одного страдают расстройствами психики.

Большинство из тех, кто транслировал эту точку зрения студентам, почерпнули ее из книг, которые трудно заподозрить в неангажированности. Роскошь составить собственное мнение, к сожалению, была для большинства из них недоступна. Даже слово «небоскребы» имело в СССР устойчивые негативные коннотации, поэтому для многоэтажных сооружений, возводимых по эту сторону баррикад, использовали слово «высотки». Но, увидев собственными глазами нью-йоркский деловой центр, который на тот момент уже, к сожалению, лишился башен-близнецов, и пройдясь по Пятой авеню с величественными небоскребами эпохи ар-деко, мои родители были вынуждены признать, что «каменные джунгли» – не более чем миф.

Лично у меня никогда не возникало ощущения подавленности рядом со зданиями, выстрелившими на сотню этажей ввысь: пропорции манхэттенских улиц, вдоль которых сосредоточены нью-йоркские высотки, таковы, что солнечный свет доходит даже до нижних этажей зданий, множась в стеклянных фасадах и металлических фризах; мастерство архитекторов нью-йоркских небоскребов дает человеку возможность почувствовать себя без пяти минут атлантом, которому по плечу свернуть горы и достроить вавилонскую башню.

Само по себе строительство небоскребов стало возможным благодаря скалистым почвам Манхэттена. Гуляя по Центральному парку, вы будете на каждом шагу натыкаться на живописные гранитные и базальтовые глыбы; по сравнению с тем, что лежит под асфальтом манхэттенских улиц, эти валуны – мелкая галька. Фундаменты высоток порой забуриваются в камень на глубину 20–25 метров. Кстати, и по сей день любые работы, связанные с прокладкой коммуникаций или рытьем котлованов на Манхэттене, – натуральная лотерея. Если на месте работ грунт, то считайте, что вам крупно повезло. А если ковш экскаватора ударится в породу, то работы растянутся на месяцы и подорожают в десятки раз.

В конце XIX века развитие инженерной мысли расширило инструментарий архитекторов за счет стальных каркасных конструкций и пассажирских лифтов, и идея приращения полезной площади зданий за счет увеличения числа этажей сделалась безумно соблазнительной. Рост цен на землю и стремительная урбанизация тоже сделали свое дело. Но первые небоскребы были не чета нынешним: на заре небоскребостроения любое здание выше 10 этажей казалось гигантским, и еще 100 лет назад любой из спальных районов Москвы считался бы высотным.