Массовое процветание. Как низовые инновации стали источником рабочих мест, новых возможностей и изменений - Эдмунд Фелпс

Важнейшее место среди поводов для недовольства современной экономикой занимала неустойчивость рабочих мест и заработной платы, то есть постоянная опасность потери работы, а также возможность значительного падения заработной платы в том или ином секторе экономики. Эпизодические пики безработицы в экономике в целом (то есть агрегированной безработицы) и в некоторых отраслях в частности стали характерной чертой современной экономики той эпохи. В эпоху меркантилистского капитализма тоже возникали серьезные спекулятивные пузыри и обвалы — в качестве примеров можно привести крах «тюльпаномании» в Голландии в 1637 году, крах 1720 года, когда лопнул пузырь британской Компании Южных морей и французской Миссисипской компании, хотя эти события не были достаточно значительными, чтобы понизить или повысить общий уровень занятости. Войны тех времен приводили порой к буму, за которым следовала рецессия. В 1815 году, на пороге современности, завершение Наполеоновских войн привело многие страны (но не Францию) к рецессии, причем в Британии начался длительный спад. Хотя XIX век в целом был мирным, развитию современной экономики сопутствовали частые и довольно значительные спады — финансовые паники 1792 года (первый кризис Уолл-стрита), 1796–1797 годов в Британии и Америке, 1819 года в Америке, 1825 года в Европе (кроме Франции), 1837 года в Америке, 1846 года во всей Европе, а также 1857,1873 и 1893 годов в Америке, — и это если не брать в расчет менее значительные рецессии. Поскольку бизнес в современных экономиках гораздо более тесно связан с финансовым сектором, финансовые паники такого рода влияли на занятость гораздо больше, чем в прежние времена. Свидетельства тех времен указывают на то, что рабочие места в целом стали намного менее стабильными, чем в предыдущее столетие. (В определенной мере эта неустойчивость в первой половине XIX века объяснялась финансовой слабостью компаний, особенно мелких фирм, а потому в последующие десятилетия она постепенно снижалась^[92].)

Но поскольку значение финансов в современной экономике постоянно возрастало, макроэкономические эффекты спекулятивных эксцессов и опрометчивого финансирования все чаще оборачивались серьезными экономическими спадами. В середине 1840-х годов из-за избыточного строительства железных дорог вся Европа вступила в стадию спада, послужившую толчком для революций 1848 года, прокатившихся волной по всему континенту. Затем последовали еще более глубокие спады — «Длинная депрессия» 1873–1879 годов (которая, кстати, сначала называлась «Великой депрессией»), при которой уровень безработицы в США на протяжении многих лет превышал показатель в 10 %, и еще более суровая депрессия 1893–1898 годов, при которой целых четыре года уровень безработицы в Америке составлял более 12 %. Публицисты тех времен стали задаваться вопросом, почему страны должны поддерживать подобную систему, если эти провалы стали «рабочими параметрами» современной экономики. А в странах, где экономика была еще не столь современной, возник, видимо, вопрос, почему они вообще должны к ней стремиться.

Дело не только в том, что промышленная жизнь сказывалась на людях очень по-разному, но и в том, что жители городов все больше различались по своему жизненному опыту. Большое число китайцев, затем ирландцев, а позже и евреев из Восточной Европы, а также итальянцев из Южной Италии устремились в Лондон, Нью-Йорк и Сан-Франциско. Хотя количественных данных недостаточно, судя по всему, в сравнении с мелкими фермерами, торговцами и бизнесменами 1800-х и даже 1850-х годов новое население было более привычным к коммунитарным практикам — к обычаям дележа и эгалитарным понятиям справедливости, а также было более склонно воспринимать собственников-капиталистов как чужаков, которые, с точки зрения новоприбывших, ничем не отличались от потомственных и хорошо защищенных обществом собственников у них на родине. Многие или даже большинство коренных жителей отвергали идею вступления в профсоюз, тогда как новоприбывшие считали, что неправильно не состоять в нем.

Разговоры о социализме начались как раз в эти времена. Поразительное многообразие знаний и жизненного опыта, которое стало толчком к развитию коммерческих инноваций (которые мы обсуждали в первой главе), заставило придумывать новые компоненты институтов и новые нормы общества. Одним из первых социалистов был Анри Сен-Симон^[93]. Он критиковал рождавшуюся у него на глазах экономическую систему, считая ее ненаучной и иррациональной, а потому непродуктивно расходующей ресурсы, и он первым заявил, что эта система невыгодна рабочему классу. «Манифест Коммунистической партии» Маркса и Энгельса, впервые опубликованный в январе 1848 года накануне восстаний, содержал недвусмысленное осуждение безработицы, которая, как казалось тогда, в будущем должна была только расти.

Восстания 1848 года позволили выплеснуться недовольству заработной платой, занятостью и условиями труда в гораздо более острой форме, хотя многие из этих восстаний были лишь демократическим сопротивлением аристократии, например Февральская революция в Париже, которая свергла конституционную монархию Луи-Филиппа, Мартовская революция в Берлине и некоторых из немецких земель, на которой было выдвинуто требование национального объединения Германии и создания общенационального парламента. Маркс часто сетовал на то, что у рабочих не было четких целей или программы, поэтому неудивительно, что рабочие ничего не выигрывали. И лишь в последующие десятилетия была предложена и стала активно обсуждаться обширная социалистическая программа.