Пять пьес о войне - Наталия Лизоркина

Папа все время обещал, что мы поедем в Болгарию. Он говорил это, когда я не хотел спать. Он говорил. Я засыпал.

3.

«Твой папа — трус». Это говорит человек, который держит меня за горло. Этот человек вчера вернулся из Чечни. Ему 24 года. Сейчас 1996 год. Мне 13 лет. Папе 35 лет. Папа не слышит его, потому что занят. Этот человек в спортивном костюме, и он через неделю уедет обратно в Чечню. Этот человек всю неделю будет ходить по квартире и держать меня за горло. Папа всю неделю будет в другой комнате. Этот человек все время будет в спортивном костюме, он будет дарить моей маме цветы, и они будут курить в моей комнате, пока я буду сидеть в другой комнате с папой, который никого не будет замечать.

Я никогда не был в Чечне, но этого человека про нее не спрашиваю. Я уверен, что Чечня без него лучше. И я хочу, чтобы он не доехал до Чечни, потому что пока он будет там, я не поеду в Чечню. Я хочу, чтобы он отравился. Я выливаю в его стакан уксус.

Ни у кого в классе папы не были в Афганистане. Они там не ходили. Только С. был в Венгрии. Его папа там проходил службу по контракту. Он повесится в шкафу, когда С. закончит школу. Со службой это не будет связано. В 2000 году многие вешались, потому что это был повод не ходить на работу. Не ходить на работу, которой не было. Повод не казаться. А для того, чтобы выйти за угол и подраться, мы называем чужих отцов трусами. Чтобы выйти, нужен повод. Мы не называем друг друга козлами, потому что это западло. В Афганистане не было никого. Это повод, чтобы вступиться за отцов.

Когда мне 25, звонит папина сестра и между делом говорит: «Твой папа не ходил в Афганистан, потому что за него боялась его мама. Она хотела, чтобы он стал хорошим. Она хотела подарить ему машину. Она хотела для него „волгу“. Твой папа не пошел в Афганистан, потому что он попросил ее сказать в военкомате кому-то, что он не хочет там ходить. И она послушала его, потому что всегда больше его любила, чем меня, хотя он уехал в Москву от нее, а я осталась с ней. Он уехал. Я осталась. Она не купила ему машину, потому что он эти деньги проиграл в карты и магнитофон, который был мой. Проиграл и поехал в Казахстан. В ВДВ. Не Афганистан. В Афганистане он никогда не был. Только его одноклассники, которые возвращались в гробах. Один за другим. Один за другим. Один на другом».

В школе нам говорят, что в Чечне убивают. Нам показывают, как там убивают. Нам показывают отдельно голову и член. Нам говорят, что это половой орган. Мы смеемся и смотрим на одноклассниц. Сначала показывают член, а потом отрезанную голову. В такой последовательности. Мы собираем посылку в Чечню. Нам говорят, что нужны только сигареты и ничего больше. Нам говорят написать письма в Чечню, любому мужскому имени, любому. Пальцем в небо. Не ошибетесь. Каждый пишет по строчке и подписывается — 11 «А».

Половина одноклассников лысые. Они оставляют просьбу — резать черных. Учителя говорят, что мы следующие. После них. После тех, кому идут письма. И нам лучше готовиться заранее к поступлению в институт. Мы готовимся. В квартире, где варят винт, мне говорят, что москвичам Чечня не грозит.

На контроле я говорю, что пойду в Чечню. Я отказываюсь от московского гражданства.

В 2000 году мне 17 лет.

4.

Смена часовых производится через два часа, в четный или нечетный час. При температуре воздуха -20 °C и ниже, а во время ветра и при меньшем морозе смена часовых наружных постов, а также внутренних постов, находящихся в неотапливаемых помещениях, производится через один час. При температуре воздуха +30 °C и выше смена часовых производится также через один час. Указание о смене часовых в этих случаях дает дежурный по гарнизону (воинской части). Если смена часовых производилась через один час, начальник караула делает в постовой ведомости запись о том, что часовые с такого-то часа сменялись через один час, а с такого-то часа, по заступлении такой-то смены, — через два часа.

Я никогда не был в Болгарии. Я никогда не был в Таджикистане. Я записывался добровольцем, чтобы оказаться в Таджикистане, но, в связи с тем, что мои папа и мама умерли, мне отказали в Таджикистане. Потому что в Таджикистан не брали тех, кто живет без родителей. Мне 26 лет. Я уже могу самостоятельно обходиться без родителей. Я говорил об этом открыто и показывал свою психологическую устойчивость. Меня отправили служить в Подмосковье.

Наро-Фоминск совсем не похож на Таджикистан и всю остальную землю. Наро-Фоминск залит цветной одеждой, которая распродается быстро и со слов молодых людей возраста 23 лет, которые скупают ее всю на рынке возле железнодорожной станции. В этом ходит вся Москва. От Наро-Фоминска до Москвы — 2 часа на электричке и совершенно неизвестно сколько времени до Афганистана.

В Наро-Фоминске лейтенанту не нравится, что мне 26 лет, и он сразу разбивает мне грудь и не оставляет на ней синяков. У лейтенанта последнее место жительства — город Оренбург, и он спрашивает, где в Москве можно познакомиться с девочками. Он бьет еще раз в грудь и не оставляет на ней синяков. Я предлагаю ему Чистые пруды. Он бьет еще раз, не оставляет следов. Ему сказали, что там собираются одни голубые. Я спрашиваю его про Чечню. Я спрашиваю его, потому что думаю, что он должен был быть там. В следующий раз он не прикасается ко мне. Он думает, что я принимаю его за другого. Он не думает, что они все на одно лицо и возраст. Он не думает, что я запутался во времени.

Этот лейтенант рассказывает другим лейтенантам, что в его подчинении есть солдат, который старше их всех, и этот солдат теперь его. Этот лейтенант рассказывает, что его солдат призван из Москвы. А у вас нет москвичей, у других лейтенантов солдаты из невыговариваемых деревень. Им обидно. Москва всех интересует, они гордятся тем, что теперь находятся в ее непосредственной близости. 2 часа на