Модель. Зарубежные радиопьесы - Петер Хакс

не будет». Если — то. Когда — тогда. Когда она это говорит, тогда у меня «вот тут, внутри» — и она непременно прижмет руку к груди, — «вот тут, внутри» что-то должно шевельнуться. Она замучила меня придаточными, она все надеялась этими придаточными выудить из меня золотую рыбку, на которой написано: «Любовь». Вот когда меня уже не будет, тогда… Вот когда тебя уже не будет, тогда… Ну и что, что тогда? Ладно, ладно, все хорошо, все снова наладится. Тут, тут, тут что-то не так, что-то, что она впитывает в себя вместе с улыбкой Валентино и голосом Рихарда Тауфера: «Никто тебя не любит так, как я». Она умерла от колики. Мне, пожалуйста, что-нибудь легонькое, — но ведь так недолго и обмануться. Эта каракатица в брюхе, этот кашалот, разрывавший ей внутренности, — нет, дудки, «никто тебя не любит так, как я» эта зверюга петь не будет, это уж точно, или у нее колоссальное чувство юмора. А впрочем, почему бы и нет? Вполне можно себе представить. Все эти простецкие души только и знают что распевать: «Ах, быть бы мне пичугой малой». Итак, во-первых, ты ноль без палочки, а во-вторых, тебя надуют. Это как пить дать. С ними же можно делать все что угодно, их голыми руками можно брать, потому что они, видите ли, лелеют надежды, они тешат себя сказками, а потом из кожи вон лезут и удивляются: что-то, что-то, что-то тут не так. «Только, пожалуйста, что-нибудь легонькое», — Карл Фридхельм, этот мальчишка, весь в поту от страха, мой несравненный Федр с лицом как три круга сыра, тоже так говорил. Я должен растолковать ему неправильные глаголы, и вот его благожелательные, благо-состоятельные, благовоспитанные господа родители с тоской взирают на свое произведение: «Он же ничего не понимает». Разумеется, он ничего не понимает. А вы что-нибудь понимаете? Что же вы понимаете? Вы, наверное, думаете, что вот вы — глагол действия? Возможно, так оно и есть. Но вот это самое непостижимое возьмет да и проспрягает вас в трех временах — и привет! Карл Фридхельм, объясняю еще раз, слушай внимательно, ибо я начисто лишен педагогического эроса. С гораздо большим удовольствием я продаю соковыжималки, вот эта работа мне по душе. Значит, так, против атеросклероза: чесночный сок, сок из шпината, лимонный сок, сок из цветной капусты, хреновый сок, господи, вот гадость-то! У вас пропал аппетит? Пожалуйста: огуречный сок, сок из капусты, из редьки, из сельдерея. Я готов хоть всю флору превратить в сок. Позвольте представиться: незаменимый помощник на кухне. Я всегда говорил: «Пейте ваши овощи! Это материнское молоко для любого больного». Сегодня все верят в соки.

Пауза.

Ты меня слушаешь, Минотавр? Я бы охотно поболтал с тобой еще. Ты-то уж, во всяком случае, не юморист, ты терпеть не можешь, когда тебе рассказывают сказки, на тебе все сказки кончаются. «Только не рассказывайте мне сказки» — так ведь ты говоришь? Я ее тоже предупреждал: «Только не рассказывай ему сказки, Хильда, смотри на дело трезво, будь трезва как стеклышко». А она кивала. Ради бога, ну что все это значит? Ты что, не хочешь? Тогда объясни, в конце концов, чего ты хочешь? Два месяца я только об этом и говорил, я уже оскомину набил, а она все отмалчивается. Ходит себе и кивает, соглашается, да, конечно, у нас нет денег, мы не можем себе этого позволить, значит, ничего не поделаешь, так тому и быть. Да нет же, этого вообще не должно быть, пойми это раз и навсегда. Ну что ты из себя строишь? Или, может, ты возомнила себя носительницей всеобщей идеи? Хоть один сколько-нибудь серьезный аргумент ты можешь предъявить? «Берегите зеленые насаждения» или что-то еще в этом духе, да? Или: случайность как проявление необходимости? Из-за того, что я стоял у окна и случайно обернулся, а ты в это время случайно оказалась на кровати, — из всего этого с необходимостью вытекает продолжение рода вплоть до дедушки, который баюкает своего внучка? А как на это посмотрит моя шляпа, что висит на вешалке? Как-нибудь вечером или утречком она тоже мне заявит: «Что к лучшему, что к худшему, все едино, давай пройдемся, красавчик, а там видно будет». Как прикажешь ей отвечать? Что это не полагается, поскольку я должен жить согласно общепринятым представлениям, что по паспорту я такой-то и такой-то? Хорошо, предположим, у меня были бы деньги, что тогда? Чего бы ты ждала от меня? Какие тогда выложила бы аргументы? Ну, поспорь со мной, дорогая, попробуй доказать мне свою правоту, это же интересно. Ведь единственное, чем мы еще держимся, — это спортивный интерес, или ты мне не веришь? А во что ты веришь? Из чего ты исходишь в жизни? Ну-ка, просвети меня насчет твоих экзистенциальных основ, твоего мировоззрения, раскинь передо мной горизонты твоих утопий со всеми их идеальными помыслами и миражами. Очнись, моя спящая красавица, посмотри вокруг — и все твои воздушные замки разлетятся в дым. Пчела, к примеру, делает четыреста сорок взмахов крылышками в секунду, а для чего, по-твоему, живем мы?

Непродолжительная пауза.

Я знаю: мы это знали.

Это было тогда во всем — в нашем дыхании, в наших руках.

Пауза.

Ладно, ладно, все хорошо. Она уже едет туда, а все остальное безразлично. Откроется лимонная дверь: «Входите, пожалуйста».

Она что-то комкала в руках. Что это было? Платок, наверное.

Сигнал уходящего времени, необычные звуки — как от падающих капель — с продолжительными паузами. Потом — ее голос.

О н а. Надо сосредоточиться, надо загнать все это совсем-совсем глубоко. Мне и нужна-то всего одна минуточка, а потом, когда они мне откроют, я уже ничего не буду чувствовать.

Непродолжительная пауза.

Они попросили меня подождать.

Четыре стула с твердыми спинками, и скамья у стены, и стол посередине, черный стол, четыре стула и скамья у стены, чтобы я могла спокойно подождать. Располагайтесь. Нет, подумать только, никого нет. «Моего мужа вызвали, подождите в приемной, он скоро должен вернуться». На ней была серая вязаная кофта. Она ушла наверх.

Он, наверное, ей сказал: «Эта дама, ну, ты помнишь, эта девушка на три часа, так ты ей скажи, пусть подождет, я, как приду, все сделаю».

Деньги-то я не забыла? (Роется в сумочке.) Нет, здесь.

Пауза.

Она, должно быть, вяжет сейчас. Что-нибудь теплое на зиму. Сразу же пошла обратно, к себе наверх. Спицы, а на коленях маленький клубок. Подпрыгивает. Скажи ей, пусть подождет. Подсунь ей журнал. Это простой