Кляпа 2 - Алексей Небоходов

Сосед слева – мужчина в спортивной куртке с запахом шаурмы и сигарет – посмотрел на неё с лёгкой тревогой, потом отвернулся и прижался к окну, шепча, как мантру: «Только не я, только не я…»

А Валю трясло.

И не от холода. И не от страха. А от той самой волны, которую можно назвать и жаром, и оргазмом, и сатаной с розовым бантом. Внутри всё било током. Взгляд не фокусировался. Плечи подрагивали. Всё тело кривилось, будто режиссёр постановки – любитель японского экспрессионизма и плохих шуток.

– Просите остановить, – подсказала Кляпа. – Сейчас. Или мы тут родим двусмысленность.

Валентина резко наклонилась вперёд и, дрожащим голосом, выдохнула:

– Остановите… пожалуйста… мне нужно… выйти.

Водитель вздрогнул, пожал плечами и, не оборачиваясь, буркнул:

– Тут нет остановки.

– Я рожаю, – выдохнула Валя.

Тормоза завизжали. Водитель ударил по ним с такой силой, будто в салоне завелись инопланетяне.

Дверь распахнулась, и Валентина вылетела из маршрутки, как пробка из бутылки шампанского. Правая нога запуталась на ступеньке, левая спасала честь семьи. Она выбежала на тротуар, споткнулась, выпрямилась и пошла, пошатываясь, как агент под прикрытием после провала миссии.

Внутри всё ещё трясло. Волна возбуждения не отступала, она теперь гуляла по телу, как музыкальная импровизация без финала. Колени подгибались. Затылок вспотел. Дыхание сбивалось. И Кляпа внутри щебетала:

– Ну скажи же, это была премьера века?

– Я тебя сдам, – прошипела Валя, – в полицию, в зоопарк, в ад – куда угодно.

– Лучше в следующее приключение.

И она пошла. Нет – поплыла. По тротуару, с лицом покрасневшего баклажана, с походкой человека, которому забыли сказать, что шоу уже закончилось.

Квартира встретила Валентину, как старый коврик у двери: безразлично, с запахом сырости и лёгким осуждением. Свет в прихожей моргнул, словно решил – «ладно, зайди, только недолго». Валя ввалилась внутрь, сбросила обувь, не целясь, попала по пакету с макаронами и приземлилась на диван так, как падает человек, которого предали не враги, а собственные ноги.

Сумка упала рядом. Пальто осталось висеть на плечах, как плащ покинутого супергероя. Волосы прилипли ко лбу. Губы пересохли. Взгляд уехал на уровень мебели. Валя сидела и пульсировала. В буквальном смысле – дрожала, как микроволновка, в которой забыли выключить функцию «буря в жопе».

– Всё, – сказала она в пространство. – Я больше не человек. Я мембрана для стыда. Я нерв в оболочке из унижения. Я…

Тут зазвонил телефон. Звук был таким мерзким, как будто кто—то включил хруст пакетиков с кетчупом на полной громкости. Экран мигал: Мама.

Валентина поморщилась, прижала ладони к лицу, как будто пыталась остановить старение или хотя бы диалог. Потом всё же взяла трубку – с той решимостью, с какой берут кредит в валюте.

– Да?

– Валюша, ты где? – прозвучал голос матери с тем надрывом, который обычно бывает у людей, разбивающих яйца прямо на полу. – Я звонила тебе в телеграм, ватсап, в скайп, даже в старые одноклассники заходила! Почему ты не отвечаешь?

– Потому что я… – Валя замялась. Пыталась найти слово, но всё, что приходило в голову, попадало под статью.

– У тебя всё хорошо?

– Мама, я только что чуть не кончила в маршрутке.

– Что?

– Я сказала – кашлянула в маршрутке. Простыла. Голос садится.

Мать ненадолго зависла. Потом продолжила:

– Слушай, ты можешь сегодня сходить в школу? У Насти родительское собрание. Я не успеваю, у меня тут отчёт, Света заболела, Татьяна Петровна взяла больничный, а если я не сдам, меня сожрут живьём. Ты же всё равно дома?

– Мам, я… я вообще—то в процессе самоуничтожения.

– Ну тем более. Подышишь свежим школьным воздухом, вспомнишь юность, посмотришь, как другие матери выглядят лучше. Я с тобой не спорю – ты идёшь.

– Подожди, ты же просишь. Ты не приказываешь?

– Валентина, я тебя родила, я не прошу. Я формулирую будущее.

– Мама, я… – она замялась. Хотелось сказать «умираю», «меня преследует инопланетная развратница», «внутри меня щёлкает будильник похоти», но изо рта вырвалось только: – Я уставшая.

– Валентина, послушай. Там будет Павел Игоревич. Учитель. Молодой. Очень приличный. Все матери на него заглядываются, но он – ни с кем. Понимаешь?

– Я что, должна прийти и захватить его? Это стратегия?

– Нет, это просто факт. Просто сходи. Поговори. Посмотри. Убедись, что Настя сидит не на батарее. Мне надо знать, что ты тоже умеешь взаимодействовать с обществом.

Валентина закрыла глаза. Лоб пульсировал. Печень казалась недовольной. Сосуды в висках начинали мстить. А Кляпа внутри уже щёлкала пальцами и шептала: «Павел Игоревич, говоришь? Хм…»

– Ладно, – выдохнула Валентина. – Я пойду.

– Спасибо, доченька. Ты моя опора.

– Я больше как временный костыль, но давай.

– Умничка. Прическу только поправь. А то ты у нас иногда выглядишь, как будто с дуэлей не возвращалась.

Сигнал прервался. Валя уронила телефон на диван. Пальцы не хотели разгибаться. В голове было ощущение, что весь мир – это большой школьный коридор, по которому к ней идёт контролёр из космоса с лицом Собчак и кнутом в виде родительского чата.

– Слушай… – подала голос Кляпа. – А может, этот Павел – он и есть тот самый? Ну, ты понимаешь… с ДНК, мечтами, простынями?

– Нет, – отрезала Валентина. – Не тыкай туда свои планетарные лапы. Это просто собрание. Просто школа. Просто стул под мелованной доской.

– Ага, – хихикнула Кляпа. – А потом просто брачный контракт и роды под гимн галактики.

Валентина встала, медленно, как зомби, у которого ломка и календарь с дедлайном. Пошла в ванную. Глянула в зеркало. Оттуда на неё смотрел персонаж из мифа про то, как стыд может принимать форму лица.

– Я приду на это собрание, – сказала она вслух. – Но, если ты начнёшь опять щёлкать свои будильники – я выпью средство от перхоти не глядя. И ты умрёшь вместе с моей кожей головы.

Кляпа промолчала. Но внутри что—то хихикнуло и сказало «хорошо—хорошо—хорошо», как обезьяна в лифте.

Квартира гудела. Не в буквальном смысле – не техника, не батареи, не трубы. Гудела сама атмосфера. Воздух вибрировал, как нервный кашель в кабинете директора, и казалось, что даже розетка в углу подмигивает: «Ты пойдёшь на это собрание не просто так, Валюша».

Валентина стояла перед шкафом в позе древнегреческой трагедии. Одна рука вцепилась в плечики, другая тряслась в кармане халата. Лицо перекошено, как будто её одновременно заставили пересдать ЕГЭ и целоваться с начальником.

– Мы надеваем красное, – заявила Кляпа с напором организатора вечеринки по искусственному зачатию. – Платье. Обтягивающее. С вырезом. И босоножки с ремешками, чтобы педагоги сразу поняли – ты знаешь, где начинается анатомия.

– Нет, – процедила Валентина, будто проглатывала