Лимеренция - Х. К. Долорес

впитывают мои ответы, как евангелие, как будто название моих теней для век или увлажняющего крема может рассказать, как мне удалось зацепить золотого мальчика Лайонсвуда.

И когда я проверяю свои уведомления на обратном пути в Западное крыло, у меня отвисает челюсть. В Instagram более трехсот запросов на подписку. По крайней мере, сотня на Facebook, которым я больше не пользуюсь, и по крайней мере трем людям удалось найти мой Reddit.

Господи.

Я провела четыре года, наблюдая за происходящим со стороны со всем почтением, которое вы оказываете растению в горшке, и теперь внимание Адриана сумело привлечь внимание всех остальных.

Я должна презирать эту резкую смену.

Более сильный, более принципиальный человек сделал бы это.

Но я бы солгала, если бы не признала, что не испытывала никакого удовлетворения от того, что наконец-то стала кем-то, кого они сочли достойным своей зависти.

* * *

К тому времени, как я возвращаюсь в свою комнату в общежитии, я все еще просматриваю запросы в инстаграмм. По крайней мере, три разные девушки остановили меня на обратном пути, расхваливая приглашение Адриана на бал и спрашивая, могут ли они посмотреть фотографии моего платья.

Как будто мне нужно было напоминание о покупке платья.

Я вздыхаю, открывая дверь навстречу немедленному натиску роз, которые занимают практически все доступные поверхности в тесном общежитии, включая мою кровать.

Это не худший способ быть встреченной дома. Я подхожу к ближайшему ко мне букету: полуночно-черным розам, стоящим на моем комоде, и голос моей матери звучит в моей голове.

Ты же знаешь, что они серьезны, когда дарят тебе цветы, милая, говорила она. Ничего искусственного или пластикового, только настоящие цветы, срезанные вручную. Вот тогда ты понимаешь.

Я осторожно протягиваю руку к лепесткам и удивляюсь, когда обнаруживаю, что они такие же настоящие, какими кажутся. Лепестки шелковистые на ощупь, и кто — то — возможно, доставившие их флористы — аккуратно обрезали стебли и погрузили их в воду.

Сглатывая, я проверяю и остальные. Все настоящие.

Моя мать, вероятно, последний человек, у которого мне следовало бы прислушиваться к советам по отношениям, но все равно меня охватывает нервное возбуждение. Я понятия не имею, куда продвигаются дела с Адрианом (или куда я, возможно, хотела бы, чтобы они продвинулись), но я не стану отрицать, что цветы прекрасны.

Я иду переставить несколько букетов, чтобы у меня было достаточно места, чтобы прилечь, но останавливаюсь, когда мой взгляд натыкается на коробку, спрятанную за розами абрикосового цвета.

Ну, это не мое.

Я не узнаю надпись французского дизайнера спереди, но я стараюсь не повредить красную шелковую ленту, в которую она завернута, когда снимаю верхушку и…

О.

О.

Я могу сказать, что платье цвета мерло, сложенное и лежащее на подушке из папиросной бумаги, прекрасно еще до того, как я его достаю.

Материал маслянисто-мягкий между моими пальцами, и я думаю, что оно должно быть моего размера, но на внутренней стороне нет бирки с одеждой, подтверждающей это.

Однако в коробке все еще лежит записка, и я краснею почти так же, как ткань, когда узнаю изящные каракули.

Одно из преимуществ быть моей.

Дай мне знать, если подойдет.

Среди нескольких стопок папиросной бумаги я обнаруживаю пару замшевых туфель Manolo в тон.

Я снимаю школьную форму, пока не успела передумать. Мне требуется по меньшей мере две попытки, чтобы понять, как длинные толстые бретельки, из которых состоит верх платья, должны лежать на моем теле, но когда я это делаю, то понимаю, что оно сидит идеально.

Платье А-силуэта затягивается на талии, и в то время как гладкая нижняя половина облегает мои бедра, плотные пояса на верхней половине облегают грудь и завязываются на шее, создавая глубокий вырез.

И это без спинки.

Я провожу несколько минут, расхаживая взад-вперед перед зеркалом, любуясь тем, как шелк переливается на свету, словно жидкие рубины.

Это, безусловно, самая красивая вещь, которую я когда — либо надевала на свое тело — и, без сомнения, самая дорогая. Мне не нужен ценник, чтобы быть уверенной в этой второй части.

Каким бы изящным оно ни выглядело, оно не похоже на платья-однодневки, которые я иногда нахожу в мобильных благотворительных магазинах и которые начинают изнашиваться почти сразу.

Нет, это… швы прочные, каждый стежок нанесен намеренно, чтобы подчеркнуть все нужные места.

Я долго не могу заставить себя снять его.

* * *

— Тебе нравится платье? — Я чувствую Адриана прежде, чем слышу его, рука скользит по моей талии, пока я убираю учебники в свой шкафчик. Это движение пугает меня, но я быстро прихожу в себя, поворачиваясь к нему лицом с трепещущими нервами в животе.

Прислонившись к шкафчику моего соседа, он уже улыбается — самодовольная ухмылка, которая говорит мне, что он уже знает ответ.

И он все еще прикасается ко мне.

Я вздыхаю. Это та часть, где я говорю ему, что мне не нравится платье. Что он не может купить мою привязанность, и что я скорее приду на танцы в каком-нибудь платье из комиссионного магазина, чем надену красивое платье, оставленное в моей комнате в общежитии.

Но слова застревают у меня в горле.

Я просто не могу этого сделать.

Я не могу заставить себя испортить самое красивое платье, которое я когда-либо видела в своей жизни, независимо от намерений Адриана.

Я выросла такой, какая есть, и мне не следовало бы беспокоиться о красивом платье и красивых туфлях, но бедность не сделала меня невосприимчивой к роскоши.

Поэтому, когда я открываю рот, чтобы сказать ему, что мне это не нравится, вместо этого вырывается:

— Платье прелестное.

Мне просто нужно быть безвольной и безупречно одетой.

В его глазах искра победы — как будто он понимает, от чего я только что отказалась.

— Я рад. Обычно я заказываю что-нибудь на заказ, но, учитывая короткий срок…

Его рука все еще лежит у меня на спине, тепло от нее просачивается сквозь мой блейзер, и я не совсем уверена, как взаимодействовать с этой версией Адриана. Склоняюсь ли я навстречу его прикосновениям? Отмахиваюсь ли я от них? Прижимаю ли я его к шкафчикам и занимаюсь с ним сексом?

Кем бы мы ни были — во что бы мы ни превратились — это неизведанная территория для нас обоих. Дружба с ним была достаточно странной, но, по крайней мере, у нее есть четкие границы. Подразумеваемые правила, которым нужно следовать. То, о чем вы не говорите, места, к которым вы не прикасаетесь.

Я