Тайна доктора Авроры - Александра Федулаева

Я попыталась поднять руки и тут же наткнулась на жгучую боль в запястьях. Верёвка. Меня связали. Я судорожно вдохнула и зажмурилась, отчаянно стараясь не разрыдаться. Слёзы сейчас были бы только слабостью. Сил не оставалось. Голова кружилась, и я снова провалилась в мутный сон, словно в вязкую яму.

Не знаю, сколько времени прошло. Может, час, а может, целая вечность. Очнулась я от ощущения взгляда. Кто-то был рядом. Я медленно открыла глаза — и в ту же секунду завизжала, срывая голос.

Прямо надо мной склонилось лицо. Лицо, от которого кровь застыла в жилах. Оно было так близко, что я могла разглядеть каждую пору на серой, нездоровой коже, каждый капилляр в глазах, мутных и водянистых. Это был Гарольд Эштон. Тот же разрез глаз, тот же подбородок, те же тонкие губы. Но это был не он, а его жуткая, карнавальная версия.

Я резко дёрнулась назад, но руки, связанные верёвкой, не позволили отодвинуться.

Мужчина отшатнулся, и тут я поняла, что это человек необычного роста. Он спрыгнул с кровати, и я увидела его целиком. Карлик. Тело непропорционально маленькое, но грудная клетка широкая, будто вылепленная из грубого камня. Короткие руки и ноги, движения резкие, цепкие. Лицо — словно пародия на Эштона, искажённое, уродливое. Зубы кривые, редкие, когда он улыбнулся — улыбка показалась звериной.

Я, замирая от ужаса, пыталась окинуть взглядом помещение. Огромная кровать с балдахином, почерневшие от времени гобелены с изображениями сцен охоты, огромный камин, в котором тлело полено, и повсюду… книги. Стопки, груды, горы книг, свитков, пожелтевших бумаг. Они лежали на столе, на полу, на креслах. Воздух был пропитан запахом старой бумаги, чернил и чего-то ещё… металлического, сладковатого.

— Где я? — тихо спросила я, чувствуя, как горло обжигает сухость.

— Дома, милая, — карлик медленно обернулся и снова оскалился. — Скоро это станет твоим домом. Тебе нужно привыкнуть. Мне не нравятся капризные жёны.

Жёны? Меня прошиб ледяной озноб.

— Кто… вы? — голос мой сорвался на хрип.

Карлик не ответил. Он снова вскарабкался на кровать, лёг рядом, и его тяжёлое дыхание обожгло моё лицо. Он наклонился так близко, что я ощутила запах его кожи — резкий, горький, с примесью чего-то железного.

Он не говорил. Он нюхал меня.

Я отшатнулась, насколько позволяли связанные руки, вдавилась в подушки. Горло перехватило криком, но я заставила себя не закричать снова. Паника лишь разожгла бы его интерес. Я видела, как его ноздри раздуваются, как он втягивает запах моих волос, кожи, одежды. В его глазах светился странный, болезненный восторг.

— Прекратите… — прошептала я, но мой голос прозвучал так жалобно, что я возненавидела себя за эту слабость.

Он снова облизал губы, при этом кривые зубы блеснули в свете факела. Его дыхание стало чаще, он двинулся ближе, почти касаясь моих щёк. Я отвернулась, сжимая веки, чувствуя, как сердце рвётся наружу.

Секунды тянулись вечностью.

И вдруг раздались шаги. Тяжёлые, размеренные. Дверь скрипнула, кто-то вошёл. Карлик резко отпрянул, его маленькое тело метнулось к краю кровати. Я, едва осмеливаясь открыть глаза, услышала холодный голос:

— Отойди, Адам. Она должна отдохнуть.

В голосе звучала властность, от которой кровь застыла в жилах. Карлик послушно сполз вниз, но его взгляд всё ещё впивался в меня.

Я медленно открыла глаза. У двери стояла высокая фигура. Лицо было скрыто в тени, но по тому, как фигура держалась, как легко повиновался карлик, я поняла: это хозяин этого места.

— Вы проснулись, — произнёс он тихо, и от этого голоса мне стало холодно.

Я не ответила. Сил не было. Я чувствовала только тупую боль в голове, связанное тело и липкий ужас, который охватывал всё моё существо.

Карлик, склонив голову набок, снова оскалился, но, не осмелившись ослушаться, бросил на меня взгляд и юркнул за дверь.

Я осталась одна с этим человеком.

Он сделал шаг ближе, и пламя факела на стене осветило его лицо.

Я не могла оторвать взгляда от фигуры у двери. Тени дрожали от колебания огня, но теперь лицо было видно ясно. Гарольд Эштон. Его глаза — холодные, бездонные, будто в них никогда не отражалось ничего человеческого. Сердце болезненно ударилось в груди, и я едва сдержала дрожь.

Он медленно приближался, шаг за шагом, словно наслаждаясь моим беспомощным состоянием. Его тень накрыла меня, и я инстинктивно вжалась в подушки. Моё тело, скованное верёвками, протестующе дёрнулось, но это только усилило боль, когда узлы впились в кожу ещё глубже.

— Я вижу, вы уже пришли в себя, — тихо произнёс он, и голос его прозвучал так ровно, что это пугало сильнее, чем крик. — Хорошо. Значит, нам можно поговорить.

— Где я?.. — голос мой сорвался на шёпот. — Что вы собираетесь делать?

Уголок его губ дрогнул, но в этом не было улыбки. Только холодное удовлетворение. Он сел на край кровати, и я ощутила, как матрас поддался под его весом. Его рука почти коснулась моего лица, но в последний момент он убрал её.

— Помните, я говорил, что у нас будет время для беседы? Ведите себя тихо, — сказал он, и каждое его слово повисло в тишине, как камень. — Иначе я посажу вас в клетку. Уверяю вас, там вам не понравится.

Я вздрогнула. Клетка. Слово само по себе прозвучало как приговор.

— Зачем… зачем вы держите меня здесь? — я едва находила силы произносить слова. — Что вам нужно?

Он наклонился ближе, и я почувствовала его дыхание на щеке. Оно было ледяным, чужим, словно ветер из склепа.

— Всё зависит теперь только от вас, — ответил он медленно. — Если будете послушны — у вас будет еда, покой и даже определённая свобода. Если вздумаете сопротивляться… — он выдержал паузу, его глаза блеснули зловещим светом, — я покажу вам, что значит по-настоящему лишиться всего.

— Вы сумасшедший, — выдохнула я, чувствуя, как дрожу.

Его губы чуть тронула улыбка, жестокая, безрадостная.

— Может быть. Но именно от моего безумия теперь зависит ваша жизнь, миледи.

Я отвернулась, закрыла глаза, не желая больше видеть его лица. Но его присутствие ощущалось так остро, будто стены комнаты сжимались вокруг нас двоих. Верёвки, режущие кожу на запястьях, стали внезапно почти невыносимыми, но сильнее всего душил страх: я знала, он говорил правду. Всё действительно зависело теперь только от меня.

Эштон встал и, больше не говоря ни слова, вышел.

Глава 81

Я не знала, сколько прошло времени, когда дверь снова открылась. Вошла не стража, а пожилая женщина, высокая и прямая, как старая