Змей сбрасывает шкуру - Ellerillen

большей даже сукровица с кровью подтекать начала, что меня не порадовало совершенно. Нет, запах был сносный, я не чувствовал гнилостных ноток, но… он был и очень яркий. Запах крови и мяса. Собравшись с духом, снова прижёг, чтобы не привлечь всех окрестных хищников, после этого ещё отходил от нахлынувших то ли кошмаров, то ли воспоминаний. До холодного пота пробрало бы, будь я способен потеть. А так - только в голове зашумело и в глазах потемнело. А нет, это я контроль над светлячком потерял…

Немного оклемавшись, пополз прочь. От раны немного попахивало палёной чешуёй, но запах вроде бы выветривался и не был аппетитным, так что я надеялся, что всё же не зря вогнал себя в озноб и дурноту.

Чуть погодя мне начал мерещиться другой запах. Тоже - горелого, но со смутно знакомыми неприятными химическими нотками. Замер на пару мгновений, пытаясь оценить и опознать запах. Направление чувствовал остро - не вполне понимаю, как это работает, движение воздуха в этих подземельях чувствуется очень редко, обычно в крупных пещерах или у воды, но ни как не в таких узких извилистых проходах, открывшихся мне после долгого подъёма наверх.

Помедлив, я всё же пополз на запах. Шеску тоже направлялись туда, а, может, были и причиной этой вони. Она становилась сильнее, и я начал терять в ней змеиный запах к собственному немалому раздражению. Мозг не справлялся с обилием информации, поступающим от органа… Якобсона, вроде?

Вообще интересный вопрос. Чисто физиологически мой мозг с совершенно новым телом справляется, на гормоны реагирует, важными функциями вроде сердцебиения, дыхания и пищеварения руководит… Это нормально, или он тоже был изменён в процессе? Или у Арвина изначально он немного отличался от человеческого благодаря наследственности?

Чуть тряхнул головой, стараясь выгнать навязчивые мысли. Не до них сейчас. Возни падальщиков слышно не было, но что-то мне подсказывало, что источник вони уже совсем близко. Вот, за поворотом.

Снова прислушался. Потом рискнул разжечь светлячок поярче, аккуратно скользнул дальше… Ага.

Что-то вроде перекрёстка, небольшой зал с несколькими проходами и неровным полом. Посередине - груда обгоревшей плоти, в которой угадываются очертания тел. К счастью - четырёхлапых. Я неторопливо подполз к почерневшим останкам, заключённым в вырезанный в камне круг с узорчатыми символами шеску. Явно поющими песками расчерчивали. Судя по элементам узора - какой-то барьер ставили. Чтобы догорающее не расползлось или, наоборот, чтобы хорошо прогорело?

Форму останки сохранили не очень хорошо, но то, что это четырёхлапые существа размером, наверное, с телёнка, с длинными хвостами и горбатыми спинами, было понятно. Или это их от жара так покрючило? Формой черепа и некоторыми другими моментами они, в целом, напоминали то зверьё, от которого мы с Эдвигом отбивались на перемычке в Нарсахе Горном…

Помедлив, я потянулся коготком к подозрительному наросту на обгорелой спине одной из туш и его надковырнул. Непонятное раскрошилось кусочками угля, безобидными и чёрными, и понимания не принесло. Более того - останки все, целиком, норовили раскрошиться и осесть, просто потому что я их потревожил. Это при каких температурах их сжигали?

Но вообще да, самый надёжный способ борьбы с радужной плесенью - спалить к чертям. Ибо, нажравшись мяса порубанных тварей, падальщики если не заражаются сами, то их потомство начинает мутировать и понемногу обрастать характерными переливающимися кристаллами. В трудах в доме Халварда я нашёл немало упоминаний о том, как те же крысы за несколько поколений таким макаром мутируют в весьма опасных тварей размером с кабана, что не раз и не два подчёркивало необходимость по возможности избавляться от заражённых тел. И шеску подошли к этому с великим тщанием. За падальщиков подземелья можно было не беспокоится.

Попахивали останки, впрочем, всё равно сильно и неприятно, и потому мне пришлось сунуться сперва в один, потом в другой проход, потом покрутиться на ещё паре развилок, пытаясь заново отыскать змеиный запах.

Его не нашёл - нюх всё ещё был отбит гарью, зато нашёл место схватки. Места в извилистом проходе с очень неровным полом было, видимо, недостаточно, чтобы спалить зверьё, и его оттащили в более просторное место. А здесь остались брызги засохшей крови и засечки от оружия на стенах. А вон и целое кровавое пятнище возле корявого валуна…

Я замер, поняв вдруг, что валун шевелится. Более того - медленно слизывает с камней кровь серым языком. И вообще это не валун, а что-то шерсистое, вывалянное то ли в грязи, то ли в пыли до достижения удивительных маскировочных качеств при слабом освещении.

Существо замерло. Медленно втянуло язык, и неловко дёрнуло нижней челюстью - слегка свёрнутой на бок и разбитой. Повело медленно узкой мордой и шевельнуло усатой носопыркой. Раз, другой, а потом резко повернуло морду уже чётко в моём направлении. Грузно и неторопливо поднялось на три свои целые лапы (задняя правая повисла тряпкой) и тихо, но очень вкрадчиво зарычало…

Глава 32 - о упорстве

Прикинув размеры хищника, я сразу запустил ему в пасть огненным шаром и попятился, пытаясь развернуться в узком проходе.

Эта погань что-то почуяла и наклонила башку, получив огнём в загривок. Нет, вмазало по ней хорошо, треножка даже шатнулась и рявкнула глухо, но всё чего я добился - спалил ей немного шерсти, и сбил со стеклянного вида игл, прячущихся в ней, налёт грязи…

А там оно прыгнуло вперёд, и нерабочая лапа ей совершенно не помешала. Классический барьер я выставить успел, но он оказался слабоват и сильно просел под весом чудища, но хуже того - жрал энергию как не в себя. Адаптировать его под энергоструктуры шеску я не успел, да и свободной “маны” в них было не слишком много из-за постоянного поддерживания светляка в последние часы. Потому решение это было временным, пока я складывался вдвое и выволакивал из узкого прохода хвост. Тварь скребла по проседающему под её весом куполу когтями и глухо рычала, демонстрируя своё белёсое брюхо. Эх, засадить бы туда чем-нибудь острым, руки так и чесались, но сотворить что-нибудь такое у меня не было ни лишних сил, ни времени. Потому сбросил щит и двинул тварину хвостом, махнув им в вертикальной плоскости из-за тесноты прохода.

Было, мать его, больно! Нет, взвизгнувшую тварь в землю я вбил, но у самого от вспышки боли в глазах потемнело на мгновение, а ещё из-за неудачного положения