Сказки на костях - Ксения Власова

хворь тянет за собой, медленно день за днем, мучая и отбирая краски жизни. То естественно, как круговорот солнца. Нет, лицо Насти было словно… украденное, застывшее мгновение: красота осталась, но стала мертвой. В гроб таких обычно кладут, ибо уже не дышат.

– Пару седмиц назад гуляли мы с подружками по кладбищу. Вечер был поздний, но солнце еще не село, как раз к горизонту катилось.

– Нашли где гулять, – вырвалось у меня.

Яга чуть склонила голову набок, и я прикусила язык. Прописные истины приятно в людей бросать, но пользу они несут лишь тому, кто их изрекает. А вот остальных бьют как камни. Истинной помощи в этом чуть меньше, чем воды в наперстке.

– Ветер сорвал с моих плеч платок, – тише, чем прежде, проговорила Настя. Она опустила голову, на лоб упали спутанные темно-русые пряди. – Он мне от мамы достался. Ветер его прямиком на могилку бросил. Ну я его подняла и снова на себя надела.

Яга досадливо цокнула языком. Тень покосился на платок со все разгорающимся интересом. Не зря он так приглянулся ворону: эта птица смерть издали чует.

– Дай-ка угадаю, – продолжила Яга. – С того дня мучает тебя слабость постоянная, будто кто-то силы из тебя тянет.

– И покойник снится ночами, – вставила я.

Лишь Кощей промолчал. Покачал головой и, взяв нож, вернулся к свистульке. Дерево витиеватой стружкой оседало на полу. Из-за печи раздалось приглушенное ругательство домового. Я хотела смахнуть кухонное полотенце на пол, чтобы оно укрыло мягким пологом сор на половицах, но вспомнила, что мы теперь дружим с вороном против Кощея, и не стала прежде времени разрушать столь хрупкий договор.

– Покойнику приглянулся твой платок, – подтвердила Яга. – Возжелал он его, а когда не получил, приметил новую отраду – тебя. Зря ты не поделилась с мертвецом вещицей. Те, кто умер, о пустяках не просят.

– Он теперь и меня вместе с этим платком хочет забрать на тот свет? – Лицо гостьи в свете свечи отдавало восковой бледностью. – За что он так со мной? Неужто провинилась в чем?

Мы с Ягой переглянулись. Ворон переступил с лапы на лапу. На когтях тощими гусеницами промелькнули вырванные из расшитой скатерти цветные нити. Кажется, мертвяк-то нашей гостье хорошо знаком!

– Кто он, голубушка? – Вопрос Яги камнем ухнул в повисшую тишину избушки. – Кем тебе покойник приходится? Женихом?

Настя уронила голову на руки, и ее плечи затряслись в беззвучных рыданиях. Я тихонько вздохнула. Страшно это, когда горе не находит выхода в причитаниях и стонах. Такое и хребет переломить может.

– Отцом.

Ее слова прозвучали громом среди ясного неба. Мы все замолкли, как будто воды в рот набрали. Когда погибший жених приходит за невестой, то неприятно, но понятно. Не смирился с утратой, зовет к себе. А вот чтобы отец тянул за собой на тот свет родную дочь…

– У меня жених есть, – продолжила Настя так тихо, что пришлось напрячь слух. – Свадьба после страды…

Она соскользнула с лавки, бухнулась на колени и ухватилась за подол платья Яги.

– Молю, помоги! Не дай свести меня в могилу мертвяку обидчивому!

В воздухе запахло грозой – отчаянной, смелой, как просьба Насти. Той самой весенней грозой, после которой чистым становится не только небо, но и душа. Окутанная этим мигом, как колкой шалью, я с ястребиным нетерпением всматривалась в лицо Яги: прогонит гостью или оставит? Прежде мне не случалось видеть, чтобы наставница отказывала в помощи, но все случается впервые.

С детства вскормленное недоверие к людям по-прежнему отравляло мне и жизнь, и кровь. Недоверие – первый урок, который преподала мне мачеха. Кажется, будто век не видела ее и сводную сестру и все бы отдала, чтобы еще столько же не встречаться с ними…

– Будь по-твоему, помогу. – Обещание Яги, точно целебные капли снадобья, упало на израненное сердце Насти. На губах девушки проступила нежная, как лучи утреннего солнца, улыбка. – Собирайся.

Я подскочила с лавки, будто засидевшаяся в девках невеста, которую наконец позвали под венец. В голове царил сумбур, но на сердце сладким медом растеклось предвкушение. Его приходится стискивать, держать на цепи, чтобы не вырвалось наружу. Истинное достоинство ведьмы в ее спокойствии. Этой премудрости я еще только училась.

– Душа моя, – мягко позвал Кощей. Мягче даже кот не замурчал бы. – А как же напоить, накормить и спать уложить?

Яга едва заметно пожала плечами, и расшитый золотой нитью платок едва не соскользнул на пол.

– Не до того. Сложи, будь добр, в мешочек пирожки, покормим гостью по дороге. Нам до заката надобно успеть к могиле.

Кощей едва заметным движением прикоснулся к оберегу на груди и отдернул руку, будто от капель кипящего масла. Спорить он не любил, а потому молча подошел к окну и толкнул ставни. В лицо резко, наотмашь ударил запах воды и влажного белесого тумана, плывущего от мшистых болот. Звук дождя обрушился с новой силой.

Яга тоже слов на ветер не бросала. Временами мне казалось, что для них обоих слова – что-то вроде монет червонных, которые они тщательно хранят на темный день. Одним текучим движением Яга оказалась у окна, высунула голову наружу и, бесстрашно подставив ее дождевым каплям, крикнула в темную синеву:

– Красно Солнышко, будь другом, окажи любезность!

Дождь стих столь резко, будто залатали прохудившееся ведро. Тучи рассеялись, и на стремительно светлеющее небо выкатился яркий, пышущий жаром диск солнца.

– Благодарю!

Яга нырнула обратно в избушку. Кощей отступил в сторону и поднял руки вверх, будто сдаваясь ее натиску.

– Что ж, перед тобой все дороги открыты, – проговорил он. – Пешком отправитесь или по небу полетите?

– По небу. Не будем терять времени. Оно сейчас на вес золота.

Я покосилась на мертвенно-бледную Настасью и невольно согласилась с Ягой. Кожа гостьи будто стала еще белее, чем была. Взгляд потускнел, еще чуть-чуть – и остекленеет. Крепко, ох крепко привязал ее к себе покойник! Тут не ножницами резать, а мечом рубить придется.

– Далеко лететь-то? – спросила я. – Откуда ты?

– Вятка, – тихо ответила она и, подумав, добавила: – Если быстро обернемся, праздник наш застанете. Такого веселья вы еще не видели.

Тогда я еще не знала, что речь идет о празднике почитания мертвых – о Свистопляске.

Ступа едва вместила нас троих, а потому Кощей остался в избушке. Она стремительно отдалялась, уменьшалась и сливалась с темным мрачным лесом, пока окончательно не растворилась в его хищных очертаниях.

Лететь было привычно. Холодный порывистый ветер трепал волосы, незаметно пробирался под одежду, чтобы сдавить в ледяных объятиях с жадностью собирающегося тебя обокрасть воришки. Яга правила ступой размеренно. Метла в ее руках чутко улавливала вихревые потоки и ловко встраивалась в них. Тень скользил над нашими головами. Его черная макушка то здесь, то там прорезала перину облаков.

Прошло не так много времени. Я даже заскучать не успела, как бескрайний лес и извилистая лента реки сменились сначала на россыпь чернеющих полей, а затем – на небольшое темное пятно, в котором угадывался город. Купола церквей переливались расплавленным золотом в свете заходящего, насыщенно-красного, как пролитая на снег кровь, солнца.

Яга выбрала тихое место для приземления – за околицей, в тени подступающего к лугу леса. Но наше появление все равно собрало толпу зевак. Еще на подлете я подметила, как детвора, пасущая коров, вскидывает головы и тычет в нас пальцами. На их крики сбежались местные кумушки. Кто-то опрокинул ведра, потерял коромысло, запнулся о слетевший с ноги лапоть, но все равно пробился в первый ряд. Оглядывая собравшуюся толпу, можно было подумать, что она с нетерпением ждет выступления скоморохов, которых зазывали не менее трех весен подряд.