Сказки на костях - Ксения Власова

В окне темная зелень леса сменилась на опушку с блестящей вдалеке лентой реки.

– Беги-ка к воде, родная! – приказала Яга. Она стояла на ногах так твердо, будто вросла в выщербленные половицы. – Раз-два!

Откуда-то из-под крыши раздалось довольное кудахтанье, а затем все в избушке вновь пришло в движение: лавки накренились, стол уехал к печке, а окованный железом сундук со скрипом заскользил по трапезной, словно сани по льду. Вечнозеленые сосны и усыпанные зеленой листвой березы в окне стали отдаляться, кроны деревьев быстро превращались в точки на горизонте, залитом кровавым златом заката.

Я подкралась к окну и, свесившись с него, тихо охнула. Наша избушка обзавелась куриными ножками и теперь со всей дури мчалась вперед. Из-под ее лап летели комья земли, острым дождем брызгали камни, песок и трава. Животные разбегались, опасаясь оказаться у нее на пути. Птицы сбивались в стайки и поспешно бросали насиженные гнезда.

По лицу что-то мазнуло – легкое, но жестковатое. Я отпрянула, как от лизнувшего пятки огня, и совсем рядом, разрезая небо черными крыльями, точно ножами, промелькнул ворон. Его когтистая лапа легла на ставни, но сорвалась так быстро, что глаз едва успел заметить это движение.

– Кар? – вырвалось из клюва птицы. Я бы поставила на кон все перстни Кощея, что в этом вопле не было ни одного приличного слова. – Ка-а-ар?!

– Не ведаю, – честно ответила я.

– Кар! – потребовал он.

Я протянула руку и, ухватив его за хвост, втащила в окно. Перекувыркнувшись в воздухе, колдовская птица спиной и распахнутыми крыльями впечаталась в побеленную печь, а затем черной кляксой стекла вниз головой к заслонке с витой ручкой.

– У воды я сильнее буду, – крикнула Яга то ли мне, то ли Тени. – Ну же, милая, скорее!

Избушка еще быстрее начала перебирать ногами. Теперь она не просто бежала, а неслась, торопливо прыгая с места на место, точно играла с кем-то в чехарду.

Перезвон колоколов, нежданно обрушившийся на трапезную, едва не оглушил. Ворон придушенно каркнул и, отодвинув когтистыми лапами заслонку, забился внутрь печи. На миг показались мощные руки домового, которые придвинули затворку обратно, как крышку гроба, надежно запечатав обоих трусишек в глубине очага.

Я же зажала уши ладонями и крепко оседлала лавку, как скакуна. За спиной отголоском беды пронесся звон разбитых плошек. Пол усыпала костяная пыль, а под ногами смачно хрустнули осколки черепов. В них Яга хранила свечи да всякую мелочь.

– Что это? – спросила я, стараясь перекричать ветер. Тот, будто в отместку, завыл сильнее. – Что?

– Не что, а кто, – вздохнула Яга, внезапно оказавшись рядом.

Она поправила забранные наверх волосы, выдохнула, как перед прыжком в ледяную прорубь, и запустила красное яблочко по каемке серебряного блюда. Его дно всколыхнулось, как если бы кто-то бросил в гладь озера камешки, а затем рябь улеглась. Прикусив язык, с которого рвалась брань, я уставилась на изможденную старуху, уже знакомую мне. Такой была Аленка, пока не отведала гостинца Яги. Вот только глаза у чужачки были черны, как зимняя ночь, а на дне их плясал колдовской огонь – злой, кусачий, как стая голодных охотничьих псов.

– Яга! – прошамкала старуха беззубым ртом и недобро улыбнулась. От таких улыбок кровь стынет в жилах, они опаснее меча на поясе врага. – Сколько лет, сколько зим!

– Сколько б ни прошло, еще б столько же не виделась, – ответила Яга, склоняясь к столу, да так, чтобы загородить меня. – Чего надобно-то, Елена Прекрасная?

Прекрасная?

Смешок сорвался с губ, и Яга что есть силы хлопнула ладонью по столу, чтобы заглушить его. Блюдечко подскочило, на миг замерло в воздухе, позволив разглядеть иссеченное морщинами, словно земля реками, лицо Елены Прекрасной поближе, а затем опустилось обратно на стол. Яблочко с прыткостью напуганного зайца снова забегало по тонкой каемке.

– Отобрала ты кое-что у меня…

– Так не твое это было.

Новый порыв ветра, еще более сильный, чем прежде, поднял избушку и закружил ее в смертоносном вихре. Моя голова мотнулась из стороны в сторону, как у болванчика. Я отлетела куда-то в сторону, а совсем рядом, как погребальный камень, рухнул сундук. Повезло, что все чугунные котелки да сковородки уже давно валялись на полу, а не таились внутри.

– Мое – не мое, – досадливо сказала старуха. Лица ее я больше не видела, но легко вообразила, как ее тонкие улыбающиеся губы обнажили беззубый рот. – Не тебе судить, Яга. Зачем свой нос любопытный сунула куда не следовало? Чай не лиса, чтобы по чужим курятникам шариться.

– Коли бы этот курятник мне под забор не упал, не полезла бы! А так уж прости. Знаешь ведьмин закон: каждому просящему…

– …Калитку отопри. Ну ты еще про «накорми-напои-спать-уложи» вспомни!

Вихрь окутал нашу избушку, точно пеленки младенца, и швырнул на землю. Я снова полетела в сторону. Приложило меня об стену, да так знатно, что из глаз искры посыпались. С пальцев они тоже сорвались. Зеленоватые язычки пламени лизнули нити половика, вспыхнули ярким костром, но тут же зашипели и погасли, как угли, на которые плеснули водой. Я потерла ушибленный затылок, сплюнула на пол кровь, капающую с прокушенной губы, и вытерла рот ладонью.

Яга, как и прежде, стояла посреди избы что вкопанная. В руках она держала блюдечко. Ноги меня плохо слушались, в голове шумело, но я поднялась, желая взглянуть в лицо той, что сначала отобрала молодость и здоровье у девчонки, а теперь играла с нами, как кошка с мышью.

– Уймись, Лена, – спокойно проговорила Яга. По такому голосу и не скажешь, что платье ее на спине пропиталось потом. На бледном лице ни тени волнения. – Девку я уже домой отправила и больше ее в обиду не дам. Ни ее, ни других.

Яга вскинула свободную руку, повела пальцами, будто гусельной струны коснулась. В свете последних лучей солнца искристым льдом сверкнули голубые самоцветы. Где-то там, далеко, по ту сторону блюдца, раздался шум поднимающейся гребнем волны. Он оборвался оглушающим треском и грохотом, сравнимым с камнепадом. Блюдечко вспыхнуло и погасло, но всего на миг.

– Силой хочешь помериться, Яга? Думаешь, вода ветер одолеет?!

Избушку вновь подбросило в воздух, а затем с силой ударило о землю. В окне синими всполохами промелькнули бугрящиеся канатами воды, пахнуло близостью реки. Мы все-таки добрались до места.

Пальцы закололо, и я потрясла рукой в надежде, что огненный дар проснется, но он крепко спал. Всего пару искорок промелькнуло в темной косе, да и те быстро погасли. Я досадливо цокнула языком. Никакого проку от меня!

Яга непоколебимой скалой осталась на месте. Ее соболиные брови сошлись в одну линию, лоб хмурился, а алые губы утратили краску. На виске заплясала синяя жилка. Нелегко наставнице бороться с другой ведьмой!

Но и старухе тоже тяжко. Изможденное лицо осунулось пуще прежнего, глаза превратились в щелки, а узловатые пальцы тонко подрагивали.

– Думаешь, последнее слово за тобой, Яга?

Новый порыв ветра проломил крышу избушки, и в проеме показалась бархатная чернота ночного неба с краешком желтого, точно сливочное масло, месяца. На верхушке его рожка появилось небольшое темное пятно, которое с каждым мигом увеличивалось, пока не превратилось… в ступу.

Кощей, стоявший в ней, так яростно орудовал метлой, что, коли бы подметал пол, смахнул бы вместе с мусором и сами половицы. Не успела я и глазом моргнуть, как ступа зависла над крышей, а сам Кощей, оттолкнувшись от края, спрыгнул сначала на печь, а затем на лавку. Волосы цвета спелой пшеницы разметались по плечам, в зеленых колдовских глазах плескалось, как вино в кубке, безумие – лихое, дерзкое, бесстрашное.

Прежде чем я успела хоть слово вымолвить, мужская рука ухватила меня