Навола - Паоло Бачигалупи

на заключенную в кошачьей радужке пламенную ярость. Размером с мою голову, он с бешенством взирал на наши мелкие человеческие дела. На то, как мы покупаем и продаем тюки шерсти чампы и мешки пшеницы.

Он меня пугал.

И притягивал.

И однажды я коснулся его.

Глава 2

Быть может, следует рассказать поподробнее о моем отце и его сфере деятельности. Кем были мы, носившие архиномо Регулаи? Кем были мы, что отец мог позволить себе приобретение такого артефакта?

Имя Регулаи очень старое, оно появилось еще до Амо и со временем стяжало славу. Мои предки видели огромную волну, смывшую тысячи людей, когда Лазурный океан обрушил на нас свой гнев; было это еще в старой империи. Мы пережили чуму Скуро, когда она обрушилась на наши земли, оставив за собой горы трупов, покрытых черными пустулами. Подобно многим наволанцам, мы бежали в горы, когда великая столица Торре-Амо не устояла перед хурами, и Амонская империя разбилась вдребезги, и мелкие герцоги, жрецы и головорезы провозгласили себя правителями, и войны за славу и земли охватили весь Лазурный полуостров.

И подобно многим, когда войны кончились, мы вернулись на берег моря, в нашу возлюбленную Наволу.

Вначале Регулаи были простыми торговцами шерстью: покупали ее у крестьян и пастухов горной Ромильи, а потом везли из диких мест к цивилизации и продавали наволанской гильдии ткачей. Затем они освоили искусство счета и письма. Постепенно наши предки стали скорее горожанами, чем сельскими жителями. Мы обосновались на Виа-Лана, Шерстяной улице, спереди стука ткацких станков, запаха красок для ткани и вечной болтовни мерканта2, торговавшихся с ткачами. Мы посылали доверенных людей за шерстью, а сами учились писать и скреплять контракты, используя свое имя в качестве гарантии. Мы давали небольшие ссуды другим торговцам, страховали их от бандитов и диких тварей — и постепенно наш дом обрел репутацию и известность.

Однако городскими архиномо нас сделал мой прадед.

— Дейамо ди Регулаи чрезвычайно оскорбился бы, услышав ваши жалобы, что работа скривери3 скучна, — сказал отцовский нумерари4 Мерио.

Тогда я был весьма юн, не старше восьми-девяти лет в свете Амо, и уроки письма наводили на меня тоску. Я отчаянно желал оказаться на залитой солнцем улице вместе с Ленивкой, моим новым щенком, у которого были шелковистые толстые лапы и похожий на плетку виляющий хвост. Вместо этого я был вынужден сидеть в полумраке нашего банковского скриптория рядом с Мерио, окруженный скривери, нумерари и абакасси5, которые скрипели перьями и щелкали счётами. При виде моего почерка Мерио цокнул языком.

— Ваш прадед разбирался во всех аспектах своего дела — и не чурался ни одного из них.

Я подавил зевок.

Мерио щелкнул меня по уху.

— Сосредоточьтесь, Давико. Чем скорее вы закончите, тем скорее побежите играть.

Я вновь склонился над работой. Вокруг усердно трудились взрослые, складывая числа столбиком, отмечая поступления и снятия для акконти сегуратти6, читая и отвечая на письма, которые приходили в течение дня. Стены скриптория полнились плодами их трудов: гроссбухами, корреспонденцией, контрактами, руководствами по биржевому уставу и Законам Леггуса для нумерари. Все это было записано в книгах, на пергаментных свитках, на сложенных стопками листах бумаги — в нескольких случаях даже накорябано на обрывках холстины — и разложено в соответствии с регионом, предметом торговли и купцом. И заперто в зарешеченных шкафах, чтобы защитить наши секреты от потенциальных шпионов.

В этом темном и смрадном канцелярском мире я тяжело трудился, стоя на коленях на стуле, чтобы дотянуться до стола Мерио, все время остро осознавая, что день проходит и солнечный свет крадется по полу, пока Амо ведет свою колесницу по небу.

За окном вопли и крики, блеянье и лай возвещали о кипевшей на улицах жизни. Грохот повозок, мычание скота, кукареканье петухов, вскрики павлинов, разговоры и смех купцов, крестьян, архиномо и вианомо долетали до меня, манящие, сопровождаемые многообещающими запахами зрелых фруктов, свежего навоза, ярких ароматных цветов, — и ничего из этого мне не дозволялось увидеть.

Моим заданием в тот день было скопировать контракт, смысл которого я едва улавливал. Слова были длинными, числа — еще длиннее, а термины — абстрактными и полными чертовых скрытых смыслов. Слова вроде «промиссорио» и «фаллиманте». Фразы наподобие «усанца да Банка Регулаи», «контроллар да Навола», «камбио дель джорно» и «дефинис да Ваз»7. Помню, что текст напоминал коварный извилистый коридор, который никак не кончался и не вел ни к чему хорошему.

— Ваш дед понимал, что вникать в каждый аспект своего дела — не обязанность, а честь. — Мерио посмотрел на улицу; каждое окно было очень высоким, чтобы впускать достаточно света, но и очень узким, чтобы не мог протиснуться вор. — От самого грязного до самого возвышенного — все это было его честью. — Он задумчиво цыкнул зубом. — Туотто лаворо дельи скривери, говорил он. Туотто лаворо дельи нумерари8.

Мерио подошел и стал за моим плечом, чтобы оценить, как я продвигаюсь.

— Дейамо написал то самое промиссорио, которое вы сейчас копируете и используете для новых целей. Ваша рука следует за его рукой. Только представьте, Давико: этот контракт написан человеком, который давным-давно вознесся к Амо, и все же его слова живут. Живет его рука, она тянется к вам через три поколения. Касается вашей...

Мысль о том, что рука моего давно усопшего прадеда касается моей, не вызвала у меня такого восторга, как у Мерио. Напротив, я вздрогнул и подумал о катакомбах под Наволой, где в сочащихся водой тоннелях и криптах громоздились до потолка кости древних амонцев. Но я смолчал.

— Следуйте за его рукой, за изяществом почерка, — продолжил Мерио, расхаживая взад-вперед за моей спиной и неосознанно двигая собственной рукой. — Следуйте и восторгайтесь мельчайшими деталями искусства Дейамо. Благодарите Амо, что в этот самый момент ваш прадед помогает вам.

В этот самый момент мои друзья Пьеро и Чьерко с деревянными мечами разыгрывали битву на Куадраццо-Амо. В этот самый момент с ними был Джованни, сидел на тенистых ступенях Каллендры и читал один из своих бесчисленных томов. В этот самый момент мой друг Тоно был на причале, ловил лазурные глазки. В этот самый момент на кухне сиана Браззаросса пекла сладкое печенье с имбирем и пряностью ха, в точности как любила наложница моего отца Ашья. И ближе к дому, в этот самый момент, Ленивка обнюхивала конюшни палаццо, обиженная, что я бросил ее...

— Сосредоточьтесь, Давико! — Мерио вновь щелкнул меня по уху. — Детали имеют значение! Дейамо много путешествовал, чтобы расширить свой кругозор. Он знал столько же про крыс, что кишели в зерновых балкерах Весуны, сколько и про древесину для ремонта ткацких станков, что ткут полотно здесь, в Наволе. — Мерио махнул рукой в сторону свитков и томов на стенах. — Вы можете прочесть его письма и увидеть работу его ума. Увидеть знание, которое он накопил. Он обнюхивал шеи женщин в Мераи, чтобы узнать моду на ароматы, и пил верблюжье молоко в шатрах Бедоза, чтобы познакомиться с жизнью караванщиков. Мы продолжаем его традиции: письма, которые читаем, знание, которое по крупице собираем... — Мерио указал на свой стол, заваленный рваной, подмоченной корреспонденцией от наших далеких партнеров. — Это основа всего, чем занимается ваша семья, и вы этому учитесь, как учился ваш отец, а прежде него — ваш дед, каждый в свой черед, у гения Дейамо... Продолжайте, Давико. Переписывайте. Не прерывайте работу лишь потому, что я что-то говорю. Три безупречные копии — и можете идти играть. Одна для нас. Одна для торговца сио Тоско. И еще одну он отвезет в наш филиал в Вазе, где получит заем в вазских серебряных пальцах, чтобы купить лошадей. Вам ведь известно, что они считают серебро в пальцах?

Я кивнул.

— А как жители Ваза называют золото?

— Персты.

— Сколько