Игра в умолчания - Макс Мах

– А вы, Виктор, стало быть, из Решта или Кхора, я угадал?

– Решт? – нахмурился ди Крей, пытаясь сообразить, откуда взялось такое странное предположение. – Кхор? С чего вы взяли? Я…

Он хотел заметить, что даже не бывал в тех краях, но вынужден был признать, что ошибался. Сейчас он отчетливо вспомнил те места и даже земли, лежащие еще дальше к западу и северу.

– Вы сказали фразу, какую мог бы, забывшись, сказать человек, говорящий на кхоранском языке, – объяснил Ремт своим обычным, несколько «расслабленным» тоном. – Насколько я знаю, это один из немногих языков, где слова «ночь» и «тьма» – суть однокоренные.

– Ага! – сообразил Виктор. – Вот как! Надо пить меньше…

Он не был теперь уверен, что вовсе не имеет отношения к Решту или Кхору, но и вспомнить что‑либо касающееся его личности ди Крею не удалось. Он помнил города и дороги, деревни и реки. Ночные биваки в лесах и на горах, переправы, таверны в портах и зимние снега, выпадающие на той широте в первых числах ноября. Он помнил названия мест и напитков, блюда местной кухни – вернее, четырех разных кухонь, – библиотеку университета в Кхе‑Кхор и вид на замок герцогов Решта со стороны Тихого озера. Впрочем, в памяти не всплыло ни одного «знакомого» лица и ни одного дома, который воспринимался бы как «свой». Чужие места, чужие люди, и совсем не факт, что он оттуда родом. Бывать бывал – и как бы не единожды, – но жил ли долго, родился ли и вырос в Кхоре или Реште, так и осталось неизвестным. Кто‑то вынес все эти сведения «за скобки» и не желал возвращать.

– Что‑то ты, друг, долго молчишь, – заметил через минуту Ремт.

– Я думаю, – откликнулся Виктор.

– О чем?

– О природе знания.

– И что придумал?

– Ты‑то откуда знаешь кхоранский язык?

– А можно я промолчу? – спросил Ремт.

– Не хочешь, не говори, но и вопросы тогда не задавай.

– Ты прав, а я не прав, – согласился Ремт.

– Спокойной ночи! – пожелал напарнику ди Крей и повернулся на бок.

5. Двадцать седьмого листобоя 1647 года

Никак не вспомню, есть у кирчи запах или нет, – сказал через минуту Ремт.

Нет, – ответил, садясь на кровати, ди Крей. – Ни запаха, ни вкуса. Серебристый Латук, он такой… А почему ты спросил?

Мне, понимаешь ты, в самогоне что‑то такое почудилось…

Подожди, а ты разве?..

Не, ну не до такой же степени! – возразил Ремт. – Воду от водки отличу, хоть оно мне все одно, или вот запахи…

Темнишь, – кивнул Виктор и зевнул. – Но, похоже, ты прав – в сон клонит.

А противоядие или еще что? – с надеждой спросил Ремт.

Мальчика спроси, если он еще не спит.

Какого мальчика?

Который девочка…

«Ох, мне! – сообразил вдруг ди Крей. – И еще раз ох, и так два раза!»

Он понял, как глупо попался, и даже растерялся от осознания той легкости, с какой неведомые враги смогли разгромить отряд, только вчерашним днем выдержавший бой с настоящим Охотником. Разумеется, Виктор не знал, кто «эти кто». Простые грабители, сектанты, которых немало расползлось по Границе, чудовища в облике людей или родственные людям, а потому и не отличающиеся от «человеков» существа. Ему были неведомы их цели, но одно очевидно: не для того людей опаивают кирчей, чтобы оставить в живых. Детали – и следует заметить, немаловажные детали, – оставались неизвестны, но образ действия противника был более чем очевиден. Обычно яды и зелья примешиваются к питью или еде, но крайне редко их подсыпают в бренди, водку или самогон по той простой причине, что растительные яды весьма своеобразно сочетаются со спиртом. Они могут менять цвет и вкус, усиливаться или ослабевать, то есть способны выдать свое присутствие или изменить силу и характер воздействия на жертву. Они ненадежны и непредсказуемы. Все, кроме экстракта Серебристого Латука. Кирча не имеет запаха и вкуса, она бесцветна и не вступает в реакцию со спиртом, растворяясь в нем без остатка. И да, она является великолепным парализующим ядом, захватывающим, но не убивающим человека. Жертва отравления засыпает, но просыпается уже внутри себя, не будучи в силах вырваться из тюрьмы, в которую превратилось ее тело.

«Да, попали так попали…»

Наверняка это неспроста. Кому‑то и для чего‑то они все – или он один – нужны живыми. И предположения на тему «для чего» оказались настолько безрадостными, что ди Крей зубами бы заскрипел, если бы, разумеется, смог. Но он этого сделать не мог, как не имел возможности вообще что‑нибудь сделать. Оставалось ждать развития событий и надеяться, что Ремт, на которого яд наверняка не подействовал, сообразит, что к чему, и вызволит его и остальных