Надежда тебя не покинет - Ольга Шах

В очередной раз мучительно залившись краской по самые уши, я молча отрицательно помотала головой. Нет, не пугает. Да и сам лифт тоже. Вспомнилось отчего-то, как папенька однажды, изучая свежий номер «Московского вестника», в котором была заметка о том, что известный мануфактурщик Кошелев приобрёл замечательное механическое устройство, помогающее поднимать грузы на большую высоту, искренне радовался тому, что в будущем немецкие механизмы всенепременнейше получат своё распространение в домах граждан нашей великой империи. Они, мол, лифты эти, есть не что иное, как отражение гениальности инженера Отиса, придумавшего забавную штуковину для подъёмов наверх. И приговаривал, что вся прелесть от их использования, должна быть оценена по достоинству.

— Вы хотите сказать, что Алиса — это голос лифта? — задумчиво прохрипела я, стараясь на задумываться о том, как ему удалось засунуть удерживать голосового помощника внутрь коробочки (а самое главное — почему она оттуда не вышла, если ей что-то не нравится).

Казалось, что подобная постановка вопроса немало озадачила Дмитрия, он немного замялся, не сумев верно объяснить, просто развёл руками и вновь попросил не задумываться о природе вещей:

— Вы же не боитесь микроволновки? — с запозданием поинтересовался парень, задумчиво осматривая содержимого шкафов на кухне.

— Конечно же, нет! — горделиво сказала я, внедряясь следом. Мне было ещё немного стыдно за свой испуг и за те недостойные мысли, что я имела относительно своего спасителя, но я старалась не выдать их, а потому нервничала ещё больше. — Я не боюсь микроволновки, чайника, телефона и другой техники, которая находится в ординаторской.

— Вот, — совершенно нерационально обрадовался мой благодетель. — Представьте, что Алиса — это такой телефон. Алиса! Позвони мне!

— И что сказать? — раздался всё тот же прохладный механический голос из коридора, заставивший его немного смутиться и скомкано ответить, что ничего говорить не нужно. Всё уже решилось и так, без её помощи.

— Обращайся, если что… — в ответе Алисы мне почудилась скрытая ирония, заставившая меня прыснуть в кулачок и закатить глаза.

Напряжение, держащее меня в тисках весь день, стало потихоньку ослабевать, я деликатно, как велели правила хорошего тона, присела на неудобный стул с высокими ножками и рассеянно смотрела, как Дмитрий озадаченно смотрит в холодильник, будто пытается разгадать тайну мироздания.

— Кажется, из съестного у меня дома ничего нет, даже угостить нечем. Но мы можем заказать что-нибудь, — смутившись от моего внимательного взгляда, пояснил он и развёл руками. — В последнее время я заезжаю домой только для того, чтобы принять душ и переодеться. Питаюсь на службе, а сплю в палате у Светки.

Он что, планирует меня накормить ужином? Кажется, я не всё понимаю. Не думает же он, что я испытываю чувство голода? Я поражённо притихла, опустив глаза, но потом всё же не выдержала:

— Дима, скажи, пожалуйста, какова я в твоих глазах?

Тот выпучил глаза от неожиданности, что я впервые к нему обратилась вот так, запросто, без особого пиетета, и выдохнул:

— Это сложно объяснить словами… я вижу тебя, как живую. Для меня ты не умирала. Я смотрю на то, как ты волнуешься, по привычке прикусывая нижнюю губу, как искоса посматриваешь на собеседника, когда о чём-то задумываешься, как нетерпеливо машешь кистью руки, когда ты в корне не согласна с мнением собеседника…

Ну да… думаю, что Диме чувство природного такта не дало добавить, что я дико краснею, когда вижу его, поскольку меня охватывают смутительные и весьма нечестивые размышления…

— Правильно ли я понимаю: ты мне намекаешь, что отказываешься от позднего ужина? — Дима искоса посмотрел на меня, в глубине его серых глаз промелькнула какая-то особо ядовитая усмешка, заставив меня захохотать, как гиена.

Казалось, что моя весёлость и его заставила оттаять сердцем и разулыбаться так искренне, словно и не было ничего огорчительного в его жизни, кроме слякотной осенней погоды за окном.

Наконец, Дима отыскал несколько печально выглядевших картофелин в глубине холодильника, кринку с яркой этикеткой, в которой я опознала постное масло, и железную банку с консервами где-то в углу шкафа. После чего, озорно улыбаясь, рассказал, что не любит готовить ещё со времён начала своей службы на благо государя. Однако, это не помешало ему ловко держать картофелину и быстро очищать её каким-то особенным маленьким ножом, оставлявшим после себя спирально закручивающуюся кожуру.

Я расслабленно сидела рядом и создавала общество. Маменька всегда настаивала на том, что всякая дама непременно должна обладать этим умением — создавать общество для своего супруга. И я создавала. Пусть не для супруга, конечно, впрочем, неважно.

Я тепло улыбнулась своим воспоминаниям и вдруг тихо сказала:

— А меня учили заниматься домашним хозяйством и следить за прислугой, вести куртуазные беседы и знать языки, маменька всегда говорила, что женщина — это прежде всего показатель успешности супруга. Не могу сказать, что преуспела в том, предпочтя занятия медициной, но…

— Вот как? — с изрядной долей ироничной весёлости воскликнул Дима. — И что же предписывали правила ведения домашнего хозяйства в случае нежданных, но дорогих гостей? Когда у тебя дома на полках шаром покати?

— Если внезапно нагрянули гости, а тебе совершенно нечего подавать на стол, то есть способ для скромного потчевания, — голосом своей кузины Долли Шаховской, примерной гимназистки института Смольного, начала я. — Для начала нужно велеть расторопной служанке спуститься в погреб да отрезать окорока кусок, сыра и всяческих колбас. В качестве закуски для господ во время ожидания обеда будет достаточно. Барышням же предложить фруктов, сладостей, орехов в меду. Велеть подать вина и скрасить ожидание трапезы приятной беседой или игрой на музыкальных инструментах, — дополнила я тяжко вздохнула.

Ведь, в отличии от самой Долли, не могла похвастаться особыми умениями при игре на рояле, впрочем, склонностью к рисованию также не страдала. Да и вышивка моя, если уж быть до конца честной, была достойна всяческих порицаний.

Долли же, сосватанная в своё время за сына старого князя Владимира Львовича Шаховского, помимо всех перечисленных талантов, была бесконечно мила, очаровательна, и прелестно лопотала на французском, заставляя окружающих умиляться её непосредственности. Более того, даже её лёгкое недовольство тем, что ей пришлось поменять приличное общество московских салонов на свободное обхождение иркутского купечества, её супруг почитал очаровательными капризами. Впрочем, моё увлечение медициной отец тоже долгое время считал взбаломошной идеей дурно воспитанной дочери и отказывался относиться к нему иначе, чем к сиюминутному желанию.

Закончив рассказ столь нелестным высказыванием о самой себе, я примолкла, продолжая улыбаться своим воспоминаниям. Впрочем, казалось, что и Дима был в чудесном настроении, посетовал на тяжкую судьбу Долли, которая